Владыка башни

Райан Энтони

Она стряхнула с себя дорожную пыль и начала спускаться вниз.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Рива

Она бежала до тех пор, пока лёгкие не начали гореть огнём, а ноги — подкашиваться от усталости. Бежала, не разбирая дороги — по высокой траве, по лесу, лишь бы подальше от лагеря, от этого мужчины, от его вранья. Бежала, пока не свалилась в изнеможении, запутавшись в своём плаще. Потом, еле-еле поднявшись на ноги, огляделась вокруг, пытаясь отыскать хоть какие-нибудь ориентиры. Грудь судорожно вздымалась от страха и усталости. «Он все равно

придёт за мной, выследит, вновь заставит слушать свою ложь...»

И снова бросилась бежать, но тут же споткнулась о корень и упала на четвереньки, захлёбываясь бессильными рыданиями, в полном смятении. «Даже если он действительно существует, он ненавидит тебя за то, что ты такая, какая есть. Так ведь утверждают его священники?.. Тебя послали за тем, чего нельзя отыскать, в надежде, что я убью тебя... Новая жертва...»

— Мерзкая ложь! — её исступлённый крик эхом разнёсся по лесу. Но деревья молчали, лишь скрипели ветвями на ветру.

Она села на корточки, подняв лицо к небу, хватая воздух широко раскрытым ртом. Тут до неё дошло, что вдогонку за ней никто побежит: Аль-Сорна легко сумеет найти её, где бы она ни находилась. Бежать смысла не было, и какое-то время она просто сидела на месте, одна-одинёшенька. Вспомнилось бессильное отчаяние в его голосе, когда он кричал ей вслед... «Потому же, почему я теперь отвергаю мою песнь, которая кричит мне „Отпусти её!“»

«Следуй своей песне, Тёмный Меч, — подумала она. — А я спою свою собственную».

Провела дрожащей рукой по отросшим волосам — гриве азраэльской распутницы. «Грязная, забывшая Отца грешница...»

«Священник! Вот кто сможет опровергнуть всю его ложь!» Ей надо вернуться, и он объяснит всю правду, и Отец Мира снова осенит любовью свою дщерь в знак того, что она ему не постыла, что грех был выбит из неё, что она достойна возложенной на неё священной миссии... Достойна меча своего отца.

Меч. Вернуться к священнику с пустыми руками, да ещё с требованием разъяснить лживые слова Тёмного Меча... Невозможно. А вот если у неё будет меч, тогда она увидит всю правду по его лицу. Меч и есть правда.

Открыв глаза, Рива нашла созвездие Оленя. Переднее «копыто» должно было указывать почти прямо на юг, в сторону Кумбраэля и Серых гор... А ещё — в сторону Высокой Твердыни. Возможно, меч до сих пор там: валяется, позабытый, в тёмном углу покоев Лорда и ждёт её. Потому что, если его там нет, она вообще вряд ли когда-нибудь сможет его отыскать.

Рива уже начала подниматься на ноги, когда в голове мелькнула быстрая, словно шепоток предателя, мысль: «Вернись. Тебя ждут».

— Со своей грязной ложью! — прошипела она в ответ.

«С любовью. Твой священник хоть раз её проявил?»

— Плевать мне на его любовь! И на них на всех. Любовь Отца — это всё, что мне нужно. — Она встала, отряхнулась и зашагала на юг.

* * *

Лук был изготовлен из желтоватой древесины горного ильма. Рукоять в центре — гладкая, блестящая от частого использования, плечи украшены резьбой: с одной стороны — олень, с другой — волк. Он отличался от ясеневого лука, который вырезал для неё Аль-Сорна и который остался в лагере, когда она убежала. Этот был длиннее, толще и, без сомнения, мощнее.

Хозяин лука лежал на лугу, с подветренной стороны трухлявого пня, а вокруг на многие мили не было ни души. Мужчина блаженно спал, уронив на колени пустой винный кувшин, седоватая борода была вся в бордовых винных пятнах. Неподалёку пристроилась такая же сонная пастушья собака: косматая псина со слезящимися глазами. Не выказывая ни малейшей тревоги, она с любопытством склонила голову, наблюдая за девушкой, которая осторожно вытащила лук из руки пьяницы. Увы, колчан был надёжно пристегнут у него за спиной. Ну и ладно — стрелы сделать куда проще, чем лук.

Отошла шагов на двадцать и остановилась, засмотревшись на резьбу. Вблизи стало видно, что делал её настоящий мастер: на верхнем плече лука стоял, воинственно склонив рога, благородный олень, а на нижнем — готовый к прыжку оскалившийся волк. Судя по мастерству резчика, вещь должна была стоить немало.

«Меч — это самое главное» — так сказал священник. Отец Мира простит ей все грехи, совершённые во время поиска.

Рива вздохнула, вернулась назад, вложила лук в руку спящего, присела рядом и стала ждать, когда он проснётся. Подошла собака. Принюхалась и заскулила, выпрашивая остатки кролика, пойманного Ривой накануне. Девушка скормила ей кусочек, и псина благодарно гавкнула, чем разбудила старика.

— А? Чего? — Он схватился за лук и принялся нащупывать стрелу. — У-у-у, вот я тебя, зараза!

Рива молча смотрела, как пьяница с диким взглядом безуспешно пытается вытащить из колчана стрелу, потом отказывается от этой идеи и достаёт из сапога короткий нож. Но при виде монеты на ладони Ривы старик заворожённо уставился на золото.

— У тебя очень красивый лук.

* * *

Стрела с скрипом вонзилась в ствол дерева, по крайней мере на пядь уйдя в глубину. Это была учебная стрела — просто заострённая ветка поваленной ветром ивы, без наконечника или оперения. И, тем не менее, Рива попала в цель с двадцати шагов.

Старик назвался пастухом, хотя никакой отары вокруг не было и в помине. Он сказал, что лук — это трофей, привезённый им с какой-то полузабытой войны с кумбраэльцами, куда его забрали совсем мальчишкой люди Лорда, как ни плакала его несчастная матушка. Рива подумала, что пьяница врёт. Лук, конечно, прекрасен, но это не кумбраэльское оружие. Скорее всего, пастух или украл его, или выиграл в кости. В любом случае он слишком торопился убраться прочь со своим новоприобретённым богатством, чтобы внятно объяснять происхождение оружия. Подхватив кувшин, старик нетвёрдым шагом побрёл через луг, где не было ни единой овцы, а вслед за ним поплелась собака с грустными глазами.

Рива шла уже две недели, держась подальше от дорог. Ночевала в лесу, охотилась, когда представлялась возможность, в прочее время старалась подавить голод и не потерять направление, куда указывало «копыто» Оленя. Людей здесь почти не было, пьяный пастух был первым, встреченным ею за все эти дни. Столь далеко от наезженных трактов одинаково маловероятно было наткнуться как на других путников, так и на разбойников. Тем не менее Рива держалась начеку.

Тем вечером она подстрелила болотную курочку, ощипала её, насадила на вертел, зажарила и съела ещё до заката. Она знала, что время, проведённое с Аль-Сорной, ослабило её. Те недели, когда она ложилась спать с туго набитым животом, сделали её нестойкой в сопротивлении голоду. Каждый вечер она благодарила Отца за то, что он освободил её от лжи Тёмного Меча, и молила простить за потакание своим слабостям.