Власть подвала
Шрифт:
В этот момент я получил сильный удар по шее сзади и едва не свалился на пол. Какой-то коротконожка ударил меня металлическим прутом. Конечно, ведь теперь у них есть оружие, хотя бы холодное для начала. Но на корабле найдутся и более мощные системы вооружений, чем простой прут. Вот тогда начнется настоящая бойня.
Когда я встал на ноги, коротконожка убежал, решив, что лицом к лицу ему со мною не справиться. Я поднял брошенный им прут. Легковат, слишком легковат. С прутом в руке я шел через коридоры, заглядывая в большие комнаты, каюты и подсобные помещения. Я уже нашел четверых мертвых нуксов и одного полуживого. Я поднял его и положил на плечо. Он провис, как сломанный цветок и запачкал меня кровью. К счастью, среди нукксов не было ни одной женщины – мужчина все же запрограммирован генетически на гибель в бою и, как бы ни страшна была его смерть, гибель невинной женщины вдесятеро страшнее. Мужчина создан для драки, как бы это ни звучало ужасно, миллионы лет эволюции сделали из него бойца, пусть хиленького и трусливого, но всегда способного загореться слепой яростью и принять смерть без сожаления. Я вспомнил колесницы, снабженные косами, о которых писал Монтень, – колесницы отсекали у мужчин руки и ноги, но бедняги даже не замечали этого, увлеченные боем.
Я вошел в помещение, полное экранов. Некоторые из экранов были разбиты; прямо на пульте лежал еще живой знакомый мне нуккс – тот самый, который был моим гидом на Кантипуа. Увидев меня, он задергался от ужаса и попытался отползти. Еще бы, я был для него одним из хищников, вырвавшихся из клетки.
– Я тебя не трону, – сказал я и аккуратно положил свою ношу на пол. – Я не с ними, я против них.
– Дверь, – прошептал он.
Я подошел к двери и закрыл ее. Дверь плотно захлопнулась. Умирающий нуккс чуть приподнялся и нажал несколько кнопок на клавиатуре. Дверь вздрогнула и по краю ее появился красный пенный ободок, с виду очень горячий.
– Что это значит? – спросил я.
– Это рубка управления. Теперь сюда никто не войдет.
– И что будет дальше?
– Теперь главное – не дать им изменить курс. Корабль дойдет до места назначения даже без экипажа.
– Мне не нужно ваше место назначения. Там меня снова посадят в зоопарк.
– Но, если хоть чуть-чуть изменить курс, то ты не попадешь в свое время.
Ты промахнешься на миллионы или даже миллиарды лет. Лучше жить в зоопарке, чем в обществе динозавров. Оттуда нет возврата.
Я посадил его в кресло и склонился над вторым. Второй уже был мертв. Ни дыхания, ни пульса. Остекленевший взгляд. Зрачки во весь глаз.
– Я всегда хотел знать, – сказал я, – есть ли что-нибудь за смертью. Когда сгорает бумага, куда девается звучание записанных на ней строк? Когда сгорает разумное существо, куда девается его память?
– Мы оба скоро об этом узнаем, – сказал нуккс.
– Если они не войдут сюда, то не изменят курс?
– Не смогут.
– Тогда я оставляю вас.
Я достал свое зеркальце и вынул из футляра. Зеркало отразило мое лицо с порезом во всю щеку и распухшей губой. Нуккс сразу догадался, что я держу в руках.
– Зеркало перехода? – спросил он, – откуда?
– Прихватил в странствиях.
– Неужели ты был в мире стекла?
– Был. Но там нельзя жить. Это мертвый мир.
– Это один из миров смерти, – сказал нуккс. – Все миры, которые простираются за нашим, это миры смерти. Ты дошел до последнего живого мира.
Теперь можешь выбросить свое зеркальце. Дальше дороги нет.
6
Вскоре он отключился. Он не совсем потерял сознание, но впал в такое состояние, что говорить с ним было бесполезно. На мои вопросы он отвечал бессмысленными словами; его зрачки закатились, а лицо расслабилось. На лице даже появилась гримаса, подобная улыбке. Кажется, он умирал. Мне удалось войти в контакт с бортовым компьютером и эта машина оказалась очень дельным и разговорчивым устройством. Вначале она отказалась со мной общаться, мотивируя тем, что я не нуккс, но потом согласилась помочь умирающему. Инструкции, которые она мне дала, были для меня неожиданны. Легкое пациента было заполнено кровью, поэтому я должен был вынуть легкое из второго тела, лежащего рядом, и пересадить его.
Конечно, я отказался.
– Я буду тобой руководить, – сказал компьютер, – руководить каждым движением. Это сделать легче, чем ты думаешь. Я дам тебе хирургические инструменты и не позволю сделать ошибку.
– А если у меня дрогнет рука? А если я занесу инфекцию?
– Я тогда исправлю положение, – сказала машина.
– Но я не мог бы зарезать даже цыпленка.
– Почему?
– Я чувствую его боль как свою.
– Это все воображение. Выполняй свой долг, низшее существо.
– Слушай, ты, компьютер, – сказал я. – Если каждая заносчивая железяка будет на меня давить…
– Я не компьютер, – ответил он, – я отдельно живущий мозг мудрого нуккса.
Приступить к работе!
Я не стал спорить.
Когда я раздел тело и положил его лицом вниз, то увидел, что вдоль спины его идет едва заметная белая полоска. Вместо скальпеля у меня была заостренная трубочка с мигающей красной лампочкой.
– Как этим резать? – спросил я.
– Резать не надо. Прикоснись острым концом к верхнему краю белой линии.
Лампочка станет зеленой.
Я так и сделал. Лампочка стала зеленой и послышался тихий мелодичный звук, не громче комариного писка.
– Теперь веди вниз вдоль линии.
Я провел и плоть раскрылась передо мной. Но то, что я увидел, было слишком неожиданно. Внутри тела нуккса проходило множество трубок и проводков. Это было устройство, а не организм.
– Ничего себе! – сказал я. – Это значит, что меня всего лишь просят отремонтировать механизм.
Под контролем компьютера (или мозга, если ему так хотелось называться) я добрался до легкого и отсоединил его. Оно крепилось довольно удобной гайкой; все контакты отошли с легким щелчком уже после первого оборота. Затем я открыл второго нуккса и произвел пересадку. Все это действительно оказалось несложно.
Нуккс глубоко задышал и его лицо искривилось от боли.
– Привет, машина, – сказал я. – А я-то думал, что ты похож на меня.
Нуккс начал стонать. Я снова связался с компьютером.
– Что теперь делать? Ему больно.
– Ему будет больно, пока легкое не прирастет.
– Но механизмы не прирастают.
– Это не механизм, это усовершенствованная биологическая структура.
– Не вижу разницы, железяка. Сколько времени он будет стонать?
– Шесть кантипуанских суток.