Власть подвала
Шрифт:
– Я столько не выдержу. Если ли шанс подавить восстание?
– Нет. Они уже режут стену рубки.
Я прислушался и ничего не услышал.
– Здесь хорошая звукоизоляция, – сказала машина. – Можно сбежать.
– Как?
– На челноке. Под нами планета, пригодная для жизни.
– Только пригодная или живая? – спросил я.
– Живая.
– Я согласен.
Пол посреди рубки отодвинулся. Под полом был искривленный узкий коридор с блестящими металлическими поручнями.
– Скорее, – сказала машина. – Еще минута – и в стене будет дыра.
Я нырнул в коридор и крышка задвинулась над моей головой. Еще немного – и я открыл дверь челнока.
– Они уже в рубке, – сказала машина из микрофона; ее голос изменился.
Сейчас они изменят курс. Скорее в кресло! Пристегнись! Как только ты оторвешься от корабля наша связь прервется.
Челнок покачнулся и стало тихо. Зачем она меня спасла? Что ей до человека, до низшего существа? На экранах кругового обзора вырастала планета. Никаких огней, никаких очертаний материков. А что, если меня обманули? Если это мертвый мир?
Челнок опускался со скрежетом который перешел в свист, затем в пронзительно тонкую ноту и сменился тишиной. При остановке челнок тряхнуло, искорежило, растрескало и перевернуло вверх полозьями. Ремни отстегнулись и я едва успел выбросить руки, чтобы смягчить удар. Я свалился на голову и чуть не сломал хребет. Вязкая жижа растеклась по стене. Стена машины отвалилась и я увидел странный мир, который все еще существовал. Существовал, несмотря на то, что внутренний хронометр показывал невероятную цифру: 100000000000000й век.
7
В детстве я был большим авантюристом. Люди, которые знали меня позже моих тринадцати или четырнадцати лет, никогда не верили, если я рассказывал им чистую правду о своем детстве. Несколько раз, по глупости, я оказывался на краю гибели и всегда ухитрялся выкрутиться невредимым. Что я только не вытворял – а все потому, что тогда я ощущал за своей спиной поддержку. Словами трудно объяснить сущность этого чувства – просто нелогичная и даже антилогичная уверенность в том, что в последнюю секунду нечто тебе поможет. И в самом деле, помогало.
Сейчас, падая вниз головой на камни незнакомой мне планеты, в какое-то мгновение я ощутил ту же самую детскую уверенность в невидимой поддержке.
Конечно. Кто-то, неизвестный мне, заинтересован в том, чтобы я остался жив. Не знаю зачем, не знаю надолго ли, не знаю насколько он силен. Но он помогает мне.
А это значит, что у меня появляются лишние шансы на жизнь. До поры, до времени.
Компьютеру нукксов не было никакого резона давать мне челнок. А ведь он старался, а ведь он торопил меня. Он очень хотел меня спасти. Кому-то и для чего-то я еще обязательно пригожусь.
В странном мире сияла странная ночь. В четверть неба тускло светилось огромное оранжевое пятно с лепестками. Его свет падал на барханы, по гребням которых струился и пел мелкий песок, подсвеченный и похожий на пушок на головке младенца. Совершенно обыкновенно вели себя звезды: они ползали по небу как светящиеся жуки.
Освещение было таким феерическим и непостоянным, что уже на втором километре пути я потерял ориентацию. То здесь, то там среди пустыни торчали полузасыпанные – то ли сооружения, то ли механизмы, то ли скалы. Пройдя мимо седьмого или восьмого я догадался, что иду по кладбищу звездолетов.
Корабли валялись метрах в пятистах друг от друга. Некоторые были совсем истлевшими, другие казались новыми. Я выбрал тот, что поновее и постучался.
Потом обошел вокруг. Корабль казался мертвым. В обшивке зияла такая трещина, что впору вносить и выносить мебель.
Я вошел. Судя по интерьеру, это было изделие одного из очень отдаленных веков. Интересно, работает ли система?
– Место и время старта? – спросил я.
Несколько секунд ничего не происходило. Затем скрипучий медленный голос произнес:
– Пожалуйста, говорить на интерпланетный волапюк. Я плохо понимать язык.
– Я не знаю интерпланетного волапюка. Говори со мной так.
– Нужная ображец текста, – сказала машина. – Прочитать мне вслух.
– И лопается тонкий поводок, ты чувствуешь неясное волненье, и нервно чувств рифмуешь наводненье в сплетение пульсирующих строк, – прочел я.
Машина ответила в том же духе:
– Добро тебе пожаловать сюда, ко мне давно никто не заходили; соскучилась, но это ерунда, лишь платы исстрадалися от пыли.
Разговор пока не получался. Я перешел на прозу и процитировал несколько отрывков из классиков. Наконец, машина заговорила нормально.
– Место и время старта? – снова спросил я.
– Земля, – послушно ответила машина. – 20001675 год, месяц Януарий.
– Место и время прибытия?
– Земля, 100000000000000й век.
– Земля? Эта планета называется Земля? Та самая?
– Та самая, другой нет. Была еще Земля-2, но она быстро разрушилась от лехеоплопных наложений семнадцатого порядка верности.
– Ну разумеется. Данные о корабле?
– Меня зовут «Веста». Корабль называется так же. Прошу вас сесть в кресло.
Я сел. Кресло было твердым как доска.
– Прошу прощения, – извинилась Веста, – но механизм автоматического принятия каудальных форм уже разрушился. Прийдется сидеть так.
– Ты наверное, очень умная и современная, – сказал я. – Протестируй меня. Я хочу знать кто я такой.
Машина подключила свои контакты. Она думала недолго.
– Ты обыкновенный скарел, – сказала она.