Власть земли
Шрифт:
— Здравствуй, пан! — крикнул один.
— Добрый вечер! Прошу! — крикнул другой.
— Просим! — закричали остальные и подняли кубки.
— Кто такой? — спросил Зборовский, перегибаясь вперед и пяля на Ходзевича свои пьяные глаза.
— Какой-то офицер! — ответил Казановский.
— С грамотой от его величества круля Жигимонта, — начал Ходзевич, но его перебил Зборовский, закричав:
— Не знаем мы здесь крулей! Мы — вольная шляхта, рыцарство!
— От Льва Сапеги и пана Жолкевского… — начал снова Ходзевич, но Казановский перебил его:
— А ну их в пекло! Если ты — добрый поляк, рыцарь и шляхтич, садись с нами и пей! Эй, дивчины, — закричал он, — тащите его ко мне!
Две обнаженные женщины подбежали к Ходзевичу и, взяв его за руки, потащили к Казановскому.
— Вот так-то лучше будет! — захохотал тот, когда, усадив Ходзевича, женщины подали ему кубок вина и, легши на его плечи грудями, просили выпить.
Ходзевич выпил и крякнул от удовольствия. Пахолик быстро снял с него саблю, проворные женские руки расстегнули кунтуш и жупан.
— Добрая дивчина! — весело воскликнул Казановский и, схватив одну в охапку, посадил ее к себе на колени.
— А я к тебе, пан мой! — сказала другая и села подле Ходзевича.
Зборовский смотрел молча, ухмыляясь, и вдруг с насмешкой сказал:
— Вот так-то мы живем и веселимся, а паи приехал нас на войну звать. Так, что ли?
Ходзевич, кивнув головой, ответил:
— Гетман Жолкевский вышел походом на москалей и зовет пана полковника воевать вместе.
Зборовский махнул рукой:
— Э, все едино! Гонсевский говорит: «Выручи!», Жолкевский: «Со мной иди!» — а для чего мы пойдем? Али нам жизнь не дорога, да еще такая! — Он протянул назад руку, и вмиг в ней уже трепетал стан женщины — Рыбка моя, — сказал он, — хочешь, чтобы мы на войну шли?
— Нет, нет! — закричали женщины.
— Не позволим! — с хохотом крикнули офицеры.
— И к чему? — заговорил Казановский. — Всего у нас довольно: и вино есть, и деньги, и женщины! На что лучше?
— То-то и есть, пан мой, — заключил Зборовский, — а вам все бы воевать. Нет, отдохнем! Эй, хлопцы, спевать! Ну!
Голые юноши схватились за руки вперемежку с женщинами и, образовав цепь вокруг пирующих, быстро пошли под пение хоровой песни.
Ходзевич пил; от вина и голых тел, дразнящих взгляд, у него закружилась голова. Пели все, и он стал петь, хлопая в такт по мелькавшим мимо голым бедрам. Потом Зборовский что-то закричал. Хоровод разорвался, женщины разбежались, и пахолики бросились ловить их. Все смешалось в груду барахтающихся на полу голых тел. Слышались крики, возгласы и грубый, животный смех. Ходзевич сжимал в объятиях какое-то тело и хохотал пьяным смехом. Утро уже окрашивало все в нежный розовый свет…
Было позднее утро, когда Ходзевич проснулся и с недоумением огляделся вокруг. Он лежал на сене, покрытом ковром, в какой-то тесной горнице, на полу; под головой у него была дорогая турецкая расшитая подушка. Он не понимал, где находится, и смотрел во все стороны. По стенам горницы висело богатое оружие, в углу лежали сложенные горой седла. Он перевел взор и вдруг увидел в углу за своей головой двух офицеров. В дорогих кунтушах, в высоких мягких сапогах со шпорами, они лежали, обняв друг друга, и спали так крепко, что почти не слышно было их дыхания. Увидев их, Ходзевич сразу вспомнил вчерашний вечер и быстро вскочил на ноги. Оказалось, что он спал не раздевшись.
Прежде всего он схватился за пояс и развязал его. Ну, слава Богу, все письма были целы! Он снова завязал пояс и вышел из горницы на двор. Здесь, собравшись в кружок, сидели пахолики и ели что-то из общей миски. Ходзевич сразу увидел своего Казимира и позвал его. Казик быстро подбежал к нему.
— Веди к колодцу! — приказал Ходзевич.
Казик подвел его и опустил ведро за водой.
— Лей на голову! — приказал Ходзевич.
Казик стал поливать своего господина и все время говорил:
— Вот хорошее-то место, пан мой, лучше не надо даже! Вина и меда в год не выпьешь, и девки, и кости, и денег у всех. У нас, в Калуге, мосць пан Сапега не имел столько!
— Все довольны? — спросил Ходзевич, вытираясь.
— А то как же иначе? И мы довольны, что сюда попали. Наши все, как стали пить вареное пиво, упились и лежат вповалку. Их даже бить хотели.
— За что? Задрали? — удивился Ходзевич.
— А за то, что пан к их полковнику приехал на войну их звать! — ответил пахолик.
— А они откуда знают?
Пахолик пожал плечами.
— Ну, а насчет наших не спрашивал? — вдруг спросил Ходзевич.
— Чего их спрашивать-то? Они дальше своего обоза никуда. Вот, говорят, разъезд послан, так, может, люди из него что скажут.
— Куда разъезд?
— А к Можайску, говорили.
Ходзевич оставил пахолика и пошел в горницу поправиться. Офицеры уже проснулись. Увидав Ходзевича, они радушно поздоровались с ним.
— Челом вам, панове! — ответил Ходзевич. — Спасибо за гостеприимство.
— Что говорить об этом! — воскликнули офицеры. — Позвольте представиться: поручик Хвалынский, а это — мой товарищ Чупрынский, тоже поручик. Вместе в Тушине были, под Москвой бились.
— А я — поручик Ходзевич, сапежинец.
— Как же вы из Смоленска?
— Случаем.
— Ну и отлично! Теперь бы нам горло промочить, опохмелиться!
Один из них выскочил и тотчас вернулся, говоря:
— Сейчас от корчмаря принесут горячее пиво. Сядем!