Властелин рек
Шрифт:
— Мы знаем и Петра, и многих других первосвященников: Климента, Сильвестра, Агафона, Вигилия, Льва, Григория и прочих. Но каким же образом следуют Петру его преемники и восседают на престоле святого Петра, если они живут нечестно? — молвил Иоанн и, не отрывая от иезуита своего цепкого взгляда, чуть откинулся в кресле. Украшенные перстнями пальцы его снова впились в резной подлокотник. — Посол наш, Истомка Шерыгин, сказывал, что папу вашего носят на руках на престоле. Пригожее ли это дело? На сапогах папы вашего, которые целуете вы ему, вышито распятие Господа нашего. И вот в чем будет первое различие в наших верах — в нашей вере крест Христов на врагов победа, чтим
Пораженный столь острым умом Иоанна, Поссевино, явно не ожидавший такого напора, решил прибегнуть к одному из сильнейших оружий — лести. Но и доброе имя великого понтифика надобно было срочно спасать.
— Папу достойно величать — он глава всех христиан, учитель государей, сопрестольник апостола Петра, Христова сопрестольника. Вот и ты, государь великий, и прародитель твой был на киевском престоле, князь Владимир, как вас не величать, не славить, в ноги не припадать?
Неожиданно для всех Поссевино бухнулся перед царем на колени и склонил голову к полу. Краем уха он услышал перешептывания изумленных бояр. Неужто сработало?
— Говоришь про папу Григория слова хвастливые, — прозвучал над ним суровый низкий голос государев, — что он сопрестольник Христу и Петру апостолу, говоришь это, мудрствуя о себе, а не по заповедям Господним. Нас пригоже почитать по царскому величеству, а святителям всем, апостольским ученикам, должно смирение показывать, а не возноситься превыше царей гордостью!
Поссевино, словно тяжело раненный, поднялся, глядя на невозмутимого Иоанна, коего ни капли не тронула лесть опытного переговорщика-иезуита.
— Папа не Христос, престол его не облако, а кто носят его — не ангелы. Папе Григорию не следует Христу уподобляться и сопрестольником ему быть, да и Петра-апостола равнять Христу не следует тоже! — впившись в лицо иезуита своими страшными почерневшими глазами, говорил Иоанн. — Который папа по Христову учению, по преданию апостолов и прежних пап — от Сильвестра до Адриана — ходит, тот папа сопрестольник этим великим мужам и апостолам. А папа, живущий не по Христову учению, тот папа — волк, а не пастырь!
Поссевино сумел обрести самообладание и спокойствие духа и, склонив голову, он молвил тихо:
— Если уж папа — волк, то и мне нечего говорить…
Замерли пораженные услышанным и увиденным бояре. Кажется, осознал свою резкость и сам Иоанн.
— Давече говорил тебе, что в беседе о вере, то без раздорных слов не возможем. Я не вашего папу назвал волком, а того, кто живет не по апостольскому и христову учению. На том и закончим, — произнес он примирительно.
Не вставая с места, Иоанн протянул иезуиту руку для поцелуя. Поссевино послушно припал к ней и на мгновение заметил, что перстни, украшавшие государеву длань, так перетягивали опухшие пальцы, что казалось, они намертво вбиты в них и причиняют Иоанну нестерпимую боль. Тут же, когда подошел ближе, стала еще более заметна нездоровая одутловатость лица государя, стало слышно тяжелое зловонное дыхание грузного тела. И Поссевино, откланиваясь, торжествовал — скоро государя не станет, это хорошо видно, и тогда царем станет его несуразный слабоумный сын, о коем так много говорят сейчас при дворе.
И даже когда приставы принесли иезуитам яства с государева стола — многочисленные меды, вина, копченые и жареные рыбины и птицы, Поссевино продолжал думать об этом. Было бы хорошо, если бы он умер завтра, сегодня, сейчас! Но чудес не бывает. Возложенная на Антонио миссия папы до сих пор не выполнена, и надобно было бороться снова.
Но государь больше не предоставил
Утром следующего дня Поссевино встретился лишь с боярами, и Никита Романович, любезно улыбаясь, передал ему просьбу государя — изложить на бумаге различие меж римской верой и православием. Антонио, так же расплывшись в любезной улыбке, обещал это исполнить и, приняв из рук Дреноцкого увесистый фолиант в кожаном переплете, протянул его Никите Романовичу и молвил:
— Это труд Геннадия Схолария, константинопольского патриарха. Тут достаточно сказано о различиях меж нашими верованиями. Писан он на латинском языке, попросите для государя перевести его на русский.
Далее говорили о посольских делах, долго и упорно, так, что иезуит вымотался еще больше, чем после спора с государем. К слову, Иоанна он так и не увидел.
Текли дни, и Поссевино, сколько ни добивался встречи с государем, получал отказ. Богдан Вельский, навещавший папских послов, докладывал: государь занят другими приемами, но обязательно призовет иезуита, как только представится возможность.
Только через полторы недели Поссевино и его спутников пригласили на службу в Успенский собор по случаю начала Великого поста.
Кремль был переполнен различным людом. Толпа наседала на паперть собора, теснила выстроенных в длинную шеренгу стрельцов, что охраняли постеленную для государя дорожку, тянувшуюся из дворца в собор.
В это время Иоанн, сверкая золотом праздничного одеяния, восседал в покоях, куда он призвал Поссевино. Иезуит явился незамедлительно. Иоанн, кажется, был радостен и с улыбкой обратился к Поссевино, приглашая его сесть на скамью, что установили напротив его кресла.
— Антоний, наши бояре доложили нам, что ты желаешь посетить наши церкви, и в этом мы хотим оказать тебе милость. Я приказал боярам отвести тебя в эти храмы. В них ты увидишь, с каким благоговением мы молимся святой Троице, почитаем и молим Пресвятую Богородицу и святых. Ты сможешь увидеть, с каким благоговением мы относимся к святым иконам, ты увидишь и лик Пресвятой Богородицы, написанный святым Лукой. Но ты не увидишь, что мы носим своего митрополита в кресле.
Поссевино понял, что Иоанн вновь глумится над ним, и именно сейчас иезуит осознал окончательно, что царь обманул его и, призывая иезуитов помочь в мирных переговорах, никаких иных целей не ставил перед собой. Единство религии, признание великой папской власти — все это была ложь. Его, опытного интригана и переговорщика, влиявшего на судьбы Европы, обманул московский властитель. Но, пока иезуиты все еще находятся здесь, Поссевино был и дальше намерен противостоять насмешкам царя-еретика и потому произнес, с трудом натянув улыбку:
— То, что делается по благочестивым обычаям для славы Божьей, это мы одобряем и хвалим. Но что касается моего посещения твоих храмов, знай, что я ни у кого не просил разрешения присутствовать при богослужениях и молебствиях твоих священников. Ведь я знаю, как это у вас делается. И до тех пор, пока между нами не установится согласие в деле веры, и твой митрополит не будет утвержден тем, кто владеет святым престолом и которому Господь сказал: «Утверждай братьев», мы не можем присутствовать при этих богослужениях. Что же касается того, что великого первосвященника носят в кресле, то это делается для того, чтобы благословлять народ. Гораздо важнее то, что твой народ оказывает почет твоим епископам, окропляя глаза и другие части тела той водой, которой они моют руки, и очень часто перед этими епископами люди склоняются до земли и касаются земли лбом.