Властелин рек
Шрифт:
— Созови завтра этого кузнеца к нам, вместе и решим это дело, — согласился Максим, и в глазах его впервые за весь вечер засияло что-то похожее на радость. — Как мужика-то этого звать?
— Архипом, — бросил без значения Никита, отправляя в рот кусок копченой рыбины. Максим кивнул и, отпив из чарки, спросил строго:
— Зима затянулась в этом году. Все одно надобно ждать, когда снега сойдут.
— Чай, уже апрель. К концу месяца должна весна прийти…
— А ежели казаки не признают его или убьют, с меня потом не взыщешь, что работника твоего загубил?
— Бог с тобой! — махнул рукой Никита, запивая рыбину холодным квасом. — На то мы и братья, помогать друг другу должны.
— Чай, отстоим земли наши? — вопросил с надеждой Максим, подняв свою чарку.
— Даст Бог — отстоим. Ну, твое здоровье!
Зимняя победа Хворостинина над одним из полков Делагарди под Лялицами взбудоражила не только Шведское королевство, оставшееся ныне один на один в борьбе с Москвой, но и Польшу — в Кракове уже шумел сейм, на котором знать, поддерживая Батория, говорила о том, что московитам ни в коем случае не должна достаться Нарва. Если шведы продолжат так же плохо воевать, то вскоре Иоанн вновь завладеет этим ценным приморским городом. Начали было браниться и спорить, но сам Баторий поспешил вмешаться — он настаивал на отправке посольства к Делагарди и к самому королю Юхану. Баторий требовал одного — дабы Швеция отдала Польше Нарву и Северную Эстляндию. За это Польша обязалась помочь Швеции в борьбе с московитами серебром и боеприпасами. В противном случае Речь Посполитая могла расценить Швецию как будущего противника в грядущей борьбе за Нарву.
На собрании этом присутствовал и князь Андрей Курбский, уже безнадежно больной и слабый. Он до сих пор не оправился от своей хвори, из-за коей не смог участвовать в походе на Псков. Дабы его не сочли предателем, он отправил туда свое ополчение. Добрая половина из них не вернулась из этого проклятого похода.
Молодая жена и рождение дочери Марии, а затем и сына Дмитрия не придали старому князю сил. Он чувствовал и знал — жить ему осталось недолго. И потому мучительно было для него осознавать, что Иоанн не проиграл свою борьбу за Ливонию, нет! Он выстоял, не позволив себя окончательно разгромить, и отступил, дабы Россия вновь рано или поздно смогла бороться за выход к Балтийскому морю. Как никто знал он это и также понимал, что война со Швецией погубит Польшу. Сквозь века он будто видел, как обе эти державы, пережив свой расцвет и могущество, проиграли в борьбе с поднимающей голову Россией. И он, дряхлый, больной старик, изможленный старыми ранами и всеобщей ненавистью к себе, уже не мог этому помешать. Да и должен ли был? Иоанн разрешил их долгий спор в свою пользу. Равно как и Россия однажды окончит это противостояние за ливонские земли.
Но князь Курбский не боролся и не возражал — в числе прочих он согласился с предложением короля, отрешенно наблюдая это всеобщее ликование.
— Ежели московиты вступят в Нарву — быть войне! Мы тут же разорвем мирное соглашение! — вопили самоуверенные польские паны.
«Глупцы», — с жалостью думал о них Курбский.
Решено было отправить посольство в Москву — этим и окончился сейм.
Шведский король Юхан так и не ответил на послание Батория. При его дворе давно уже ходят слухи о смертельной болезни государя, о том, что Русское царство после смерти Иоанна вновь распадется на части, ежели к власти придет его слабоумный сын. И, конечно, Юхан не собирался ничего отдавать Польше. Более того, он намеревался отхватить от ослабленной Московии свой кусок.
Тогда же Делагарди, стоявший с войсками в Эстляндии, получил приказ от короля — срочно идти в поход на Новгород. Шведский полководец прекрасно был осведомлен о планах короля — Юхан желал после захвата Новгорода атаковать Псков и Ладогу, дабы отсечь от Русского государства
В апреле в присутствии Боярской думы Иоанн принял польских послов. Их приезд совпал с тревожным событием — ногайские беи совершили набеги на Новосиль, а хан Урус, как творят, помог восставшим на Поволжье черемисам войсками.
Иоанн, твердо глядя на королевских послов, выслушал требование Батория, но не удостоил их ответом. Афанасий Нагой, любезно улыбаясь, обещал послам дать ответ в ближайшие дни, и после они были приглашены на торжественный обед. Вскоре бояре уже без государя встретились с послами, и Никита Романович, возглавлявший переговоры, молвил:
— Государь наш не желает ссориться со своим братом, королем Стефаном. Пущай и он не нарушает заключенного доднесь мира. Ныне началась новая война с татарами, и со шведами в полную силу мы биться не сможем. Потому в Нарву мы не войдем.
Не получив от шведской стороны никакого ответа, Баторий принимает решение изготовиться к боевым действиям против войск Делагарди, но понимает, что страна его истощена так же, как и держава Иоанна, и потому медлит. Летом он вновь отправляет посольство в Москву, намереваясь предложить Иоанну военный союз против шведов.
И снова шумит Боярская дума, обсуждают послание Батория. Но ни Иоанн, ни бояре не хотят ввязывать страну в новую кровопролитную войну — для чего надобно было мириться с поляками? Чтобы им опосля помогать шведов бить? Впрочем, находились и те среди бояр, что выступали за союз с Баторием, мол, шведов надо вместе гнать прочь, отбивать занятые ими новгородские земли, Ивангород, Нарву. В ответ им с возмущением отвечали, что, ежели русские войска приблизятся к Нарве, быть войне с поляками.
Иоанн молчит. Ему не важно, к чему придут бояре на этом заседании — он уже все решил. Никакой помощи Баторию он оказывать не будет. Проливать кровь русскую за интересы этого венгерского выскочки он не станет. Пусть вчерашние союзники, что сообща били под Венденом его войска четыре года назад, поцапаются теперь друг с другом! Там посмотрим, чья возьмет. А мы поглядим. Выждем время!
— Но как быть, ежели Баторий начнет войну со шведами и займет захваченные ими русские земли? — вопросил Борис Годунов, и многие, поддерживая его, шумели, согласно кивали головами.
— Надобно обязать их этого не делать, — ответил с места Никита Романович, сложив руки на навершие своего посоха. Сказав, взглянул на Иоанна.
Царь согласно кивнул:
— Мы обязались не вступать в ливонские земли. Так пущай и они не смеют вступать в нашу отчину. Тебе, Никита Романович, поручаю возглавить переговоры с ними. Токмо напрямую им не отказывай в помощи. Пущай считают и далее нас верными союзниками, — молвил Иоанн. Каждое слово его словно источало яд — ненависть к Баторию и желание отомстить ему за поражение, казалось, со временем только все более разжигались в нем. Захарьин, принимая сей приказ, склонил голову.
Уже вскоре он вместе с Андреем Щелкаловым, Богданом Вельским и Афанасием Нагим сидел за столом переговоров с польскими послами, витиеватыми речами убеждая их в верности, дружбе и миру меж Россией и Польшей. Наморщив лбы, послы важно кивали, стараясь вникнуть в каждое сказанное боярином слово.
На предложение «не вступатися в отчину государя», захваченную шведами, послы от имени Батория тут же согласились, сам Никита Романович, слегка улыбаясь, убеждал их, что и государь не станет нарушать мир и не вступит в Эстляндию, и сие будет также указано в договоре, который им надобно подписать.