Властелин рек
Шрифт:
— Точно! Да! — весело гоготали одни.
— Хорош трепаться! Слово держи, коли вызвался! — возмущались другие.
Пока Матвей говорил об их крепком товариществе и надобности бить врагов, Архип изучал лица собравшейся толпы, отмечая про себя, насколько они, верные сыны степей и вольницы, отличаются от обычных московлян! Сколько силы, лихой, ужасающей, таится в них. Архип чувствовал себя чужим и ничтожным рядом с ними. От этого было еще страшнее.
Крик Мещеряка тонул в грозном гуле сотен голосов.
— Молви, что предлагаешь, сукин ты сын! — не выдержал чернобородый казак с золотой серьгой
— Из Пермской земли прибыл посол купцов Аникеевых! Ему есть что сказать вам!
Надев шапку, Мещеряк отступил в толпу, и Архип, обнажив голову, перекрестился и, набрав в грудь побольше воздуха, начал пробиваться через толпу в центр круга. Разом гул смолк — воцарилась пугающая тишина. Сейчас всем телом ощущал он на себе тяжесть взглядов сотен пар глаз. Оглянувшись вокруг, он, сказал, изо всех сил напрягая глотку:
— Здравствуйте, казаки! Прибыл я издалека по указанию купца Максима Аникеева, это верно. Зовет он вас послужить ему и государю. Темные времена настали для люда православного! Озверел сибирский хан, поднял против власти государевой все племена и народы. Нещадно режут они наших поселенцев, сжигают целые деревни, и сила вражеская растет с каждым днем.
Взорвался разом волной криков и возмущений весь круг — кто проклинал басурман, кто самого Архипа и Строгановых.
— Обещал вам Максим Аникеев за верную службу достаточно свинца, пороха и хлеба, дабы на всех хватило с лихвой! — срывая голос, кричал Архип, но уже не разбирал, что кричит эта беснующаяся толпа. Воровато озираясь, он искал поддержки Ермака, но атаман молчал, скрестив на груди руки.
Из толпы, медленно вышагивая, вышел казак с вырванными ноздрями — Богдан Барбоша, верный соратник Ивана Кольцо. Архип, уступая ему место, отошел назад.
— А почему бы нам не срубить этому посланнику башку, а? — крикнул он, усмехаясь. По рядам прошел редкий смешок, некоторые из казаков начали возмущаться, мол, простого человека грех обижать, но Барбоша, примирительно вскинув руки, продолжил уже без улыбки:
— Почто мы, вольные казаки, будем связывать себя службой государю? Ежели кто и согласен идти кровь свою проливать за купцов Аникеевых, то они думают, будто государь их за воровство простит! А нам его прощения не надобно!
— Верно! Верно сказал!
— Гоните его в шею!
— Как можно назвать себя вольными казаками, коли по рукам и ногам будем связаны службой тем, кто издавна приговорил нас к плахе! — гнусаво, обильно брызжа слюной, вопил раскрасневшийся Барбоша, и он начал великий спор. Иван Кольцо, уперев руки в бока, стоял в первых рядах, молчал, затем, когда спорящие казаки слишком часто начали сменять друг друга в центре круга, крикнул:
— Пущай Ермак свое слово скажет! Пущай он!
— Верно! Верно! Ермака сюда! — подхватили голоса. — Ермака Тимофеевича!
Видимо, этого и ждал атаман, когда все с лихвой выговорятся. Архип понимал — от его слова сейчас зависит успех или неудача его поручения. Ермак неторопливо выходил в круг, крестился. Вновь воцарилась тишина.
— Братцы! — громом прогремел голос атамана над притихшей степью. —
— Верно! Да! — отвечали негромко голоса.
— Мы за тобою всюду пойдем, атаман!
— Люд православный в беде, так отчего бы нам не показать сибирскому хану, кто тута прав? Отчего бы с татарвой егошней силушкой не помериться? Дак ежели за хлеб с порохом, то грех отказаться! — усмехался Ермак, и вместе с ним счастливо смеялась добрая половина казацкого круга. Архип был снова поражен великой властью атамана над всеми здесь. Но он уловил взгляд Барбоши — безносый казак тяжело и сурово глядел на Ермака, гордо скрестив руки на груди. Ермак тем временем подошел к Ивану Кольцо, похлопал его по плечу и обратился к толпе:
— Многие из вас обвинены в воровстве государем и приговорены к смерти. Неужто государь не простит нас, ежели мы сибирскому хану надаем под зад как следует?
— Да! Идем в поход!
— За атаманом!
Тем и закончилось это знаменательное собрание — походу быть. Архип, прощаясь с счастливым Мещеряком, благодарил его, обнимая:
— До скорой встречи, Матвей!
Архип торопился покинуть казачий лагерь, дабы со строгановскими ратниками отбыть обратно в Орел-городок, и он уже не увидел того страшного раскола, который вскоре наступил в казачьем стане. Богдан Барбоша воспротивился выступлению в поход, не поверив Строгановым, и вместе с ним «предавать свою вольницу» отказалась добрая половина казачьего войска. В тот же день они покинули стан Ермака, дабы уйти к другим берегам Яика. Прощались меж собой мужики тепло и слезно, просили друг у друга прощения, не надеясь уж больше встретиться вновь.
— Стало быть, ты на службу государеву пойдешь? — молвил Барбоша Ивану Кольцо на прощание. Тот кивнул, отводя глаза. Усмехнулся безносый атаман:
— Твою голову государь обещал на пику надеть, а ты за него, стало быть, кровь проливать идешь?
— За Ермаком я иду. Чую, что должен! — твердо отвечал Кольцо. — А ты ступай. И храни тебя Христос.
Барбоша понимающе кивнул и, приблизившись к соратнику, обнял его.
— Прощай.
— Прощай…
Кольцо все еще колебался в правильности выбранного пути, но он уже дал Ермаку слово и не мог от этого отказаться. Поздно!
Отстранившись, Барбоша направился к своему коню, лихо вскочил на него и с места погнал его наметом, ни разу не обернувшись. Кольцо, сложив на груди руки, еще долго глядел уходящему прочь уже неподвластному Ермаку казачьему войску. Поздно! Поздно…
Казалось, спокойная и размеренная жизнь, за коей люд отправлялся из вечно разоряемых русских земель в далекие владения Строгановых, окончилась и здесь. Вновь горели строгановские деревни, едва отстроенные, гибла только-только обработанная для пашни земля, вытаптываемая татарскими конями — войска Кучума вновь разоряют пермские земли, и ведет их ханский сын, царевич Алей.