Властелин рек
Шрифт:
И снова плачущий люд в панике, побросав многое добро и взяв самое необходимое, бежит, уводит с собой тревожно блеющий и мычащий скот. Старики и дети сидят в тяжелогруженых телегах. Бабы ревут безутешно, срывая с голов платки, мужики, покидая едва отстроенную новую избу свою, крестятся, кланяются в пояс порогу и, врывшись пятернею в волосы, уходят стремительно, боясь обернуться. Не приняла их чужая Пермская земля с ее бесконечными вековыми сумрачными ельниками, узкими, обросшими папоротником со всех сторон тропами, тянущимися то под низко свисавшими еловыми лапами, то под давним буреломом, поросшим мхом. Словно нет Бога на этой земле, кроме тех, языческих, которых чтят
Пробираясь сквозь лесную тропу, беженцы слышат за спиной страшный визг и рев сотен глоток — войска сибирского хана совсем рядом, и люди кричат от ужаса, стараются ускорить шаг, начинается суматоха и толкотня. И уже понимают, что не уйти. Оглядываясь, видят во тьме поднимающееся зарево — татары уже жгут их деревню, а это значит, что им всем не уйти. Матери хватают ревущих детей, мужики выкидывают из телег уже ненужное добро, стегают коней, коим все труднее идти по узкой тропе сквозь людскую кашу, старики безучастно глядят на эту суету, лишь молча крестятся, уже принимая свою страшную судьбу.
Поднявшийся от горящей деревни дым стелется по земле, смешивается с укрывающей темную реку дымкой. И в дымке этой люди стали замечать мерно плывущие мимо них длинные, похожие на струги, тени. Их было так много, что они заполонили собой всю реку. Тени шли против течения прямо навстречу татарскому войску.
Двое из мужиков ушли разведать, куда идет басурманское войско, всматривались в белую мглу, укрывшую реку, вслушивались в воцарившуюся вдруг тишину — нет больше гула и криков татарского войска, которое, казалось, замерло на месте. Притих и лес. Переглянулись мужики, притаились, боясь шелохнуться.
Вдруг из тишины разом грохнул оглушительный треск сотен выстрелов, за ним еще один, и еще. И гул будто потревоженного татарского войска появился вновь и стал нарастать, и вторили ему непрекращающиеся звуки пищальных выстрелов.
— Чей-то? Чего это такое? — вопросил один из мужиков, пятясь и пряча голову в плечи. Другой стоял, не шелохнувшись, лишь потом, широко перекрестившись, ответил:
— Сие спасение наше. Уберег нас Господь!
В Чусовский городок, где сидел со своим двором Максим Яковлевич Строганов, вести о победе над царевичем Алеем принесли тут же, едва разгромленное татарское войско отступило от Чусовой. Молвят, казаки, не потеряв ни единого человека, просто расстреляли скопившуюся на берегу вражескую рать из пищалей и после стремительной атакой опрокинули их. Немногим позже от Никиты Григорьевича Строганова он узнал, что Ермак с казаками прибыли в Орел-городок.
Максим Строганов сидел в натопленной светлице за столом, где разложены были различные грамоты и карты. Мутный свет пробивался сквозь небольшое слюдяное окошко, но здесь было довольно светло из-за обилия свечей. Писарь торопливо записывал за ним:
— …Молвят, царевич Алей осадил Соликамск, но отступил с потерями. Казаков держи у себя как можно дольше. На содержание их пришлю тебе серебра. Да вели отлить им пушку от моего имени, за это тоже будет уплачено.
Максим Яковлевич дождался, пока писарь окончит, после велел перечитать грамоту и, удоволенно кивнул. Стало быть, Ермак сдержал обещание и пришел в Пермскую землю. Не сунется ныне Кучум сюда! Не сунется! Ликуя, словно он выиграл уже войну, приставил Максим Яковлевич к воску на грамоте свой именной перстень с печатью.
Радуясь лишь спасению своего хозяйства, он, конечно, не ведал того, к грядущим каким великим событиям он отчасти приложил свою руку.
ГЛАВА 15
В
17
Крепость Орешек в Ленинградской области.
С Ладожского озера, погоняемые пронизывающими ветрами, ползли грязные тучи, вскоре напрочь затянувшие небо. Разом все стало безжизненно-серым, заморосил мелкий дождь. Шумела бурная река, черная, словно окрашенная дегтем.
Вначале фельдмаршал велел хорошенько обстрелять крепость. На берегу установили пушки. Грохнул первый выстрел, и эхо его, словно увлекаемое ветром, ненадолго повисло над берегом. Затем ударил еще выстрел, и еще. Фельдмаршал тем временем в своем шатре расписывал своим генералам план скорого штурма. Крепость собирались взять с ходу и не терять времени попусту.
Делагарди даже не вышел поглядеть на то, как его ратники, погрузившись в лодки, двинулись в атаку, он терпеливо ждал, слышал лишь со стороны крепости несмолкаемый треск мушкетов и гул пушек, безжалостно поглотившие человеческие вопли и крики. И он даже не понял, что произошло, когда ему доложили об отступлении шведов. Как побитые собаки, они на лодках неслись прочь от крепости к берегу, где стоял шведский лагерь.
Известие это Делагарди выслушал в спокойствии, хотя планы фельдмаршала потерпели крах — придется задержаться тут. Нельзя идти на Новгород, оставив за спиной эту крепость, сохраняющую контроль над Невой.
— Изготовьтесь к осаде, — кратко и жестко велел Делагарди.
Так началась длительная осада крепости Орехов, вставшей на пути всего шведского войска.
Никогда приказчик не осмеливался будить Никиту Григорьевича Строганова посреди ночи. Он боялся и теперь, но не доложить о случившемся ему не мог. Купец спал на пуховой перине рядом со своей дородной супругой. Приказчик осветил его лицо свечей. Спал купец сладко, причмокивая слюнявыми губами.
— Никита Григорий! Никита Григории! — шептал ему на ухо приказчик, и легонько тряс купца за плечо. Всхрапнув, Строганов, подобно сове, широко открыл глаза. Он даже не сразу понял, что происходит, проворчал:
— Чего? Чего тебе?
— Никита Григории! Казаки! Казаки уходят!
— Куда… уходят? — закрывая глаза, пробурчал Строганов, но приказчик вновь начал его тормошить:
— Не время спать! Вставайте, Никита Григории, ну!
Тут Строганов вскочил в кровати, подле него встрепенулась спросонья жена.
— Уходят? — взревел он, вытаращив глаза на приказчика.
— Стражники содеять не смогли… уходят, — вжав голову в плечи, докладывал приказчик.
— Ах ты червяк! — закричал Строганов, вскакивая с перины. На ходу он что есть силы оттолкнул приказчика, и тот рухнул за сундук, гулко ударившись о стену. Свеча, кою он держал в руке, тут же погасла. Супруга Строганова крестилась, сидя в постели, а Никита Григорьевич, на ходу одеваясь, уже спешил во двор.