Властелин тигр [= Владыка тигр, Бог-тигр, Властитель тигр, Лорд Тигр]
Шрифт:
Подталкивая Гилака перед собой, Рас спешил к западным воротам. Чафаджу, слабоумный сынок вождя, плотно зажмурив глаза и пуская слюни, стоял на платформе и бешено отмахивался копьем от невидимых напастей. Рас с Гилаком уже прошли под ним, а он все никак не мог уняться, все тыкал и тыкал копьем в воздух.
Погони не было. Рас греб, Гилак же сидел на носу. Рас решил, что можно подняться на несколько миль по реке, прежде чем бросить челнок. Когда еще вернутся разведывательные команды! А из оставшихся сейчас в деревне никто даже не потрудился проследить, в каком направлении они отчалили. Так
Когда, покинув челнок, они с Гилаком шли к заготовленному заранее укрытию, Рас не мог удержаться от смеха. Он был счастлив. Сейчас, когда опасность миновала, все происшедшее представало исключительно в забавном виде. Внутренне он корчился от хохота. Рас то шел, то приплясывал. И всякий раз, когда приближался к королю, тот вздрагивал.
Так король шарикту и стал его пленником-гостем на долгие шесть месяцев. У Раса, неподалеку от скал, с которых начинались земли вонсу, хранилась бамбуковая клетка, изначально задуманная как ловушка на леопардов. Король безропотно влез в нее лишь по мановению руки Раса. Запоры, рассчитанные на леопарда, человека сообразительного не могли задержать дольше чем на минуту-другую. Поэтому Расу пришлось сконструировать самострел, приводимый в действие дверью клетки. Если, спасаясь от стрелы, Гилак пригнулся бы или лег на пол, то в такой позе ему было бы непросто приподнять тяжелую дверь. В то же самое время механизм двери опускал еще одну, внутреннюю дверь — из заостренных внизу кольев. Они вонзались как раз туда, где должен был лежать открывающий дверь пленник. Стоило приподнять наружную завесу лишь наполовину, и немедленно вылетала стрела, а следом в пол вонзались колья внутренней решетки. Рас так гордился своим изобретением, что порою просто испытывал искушение подбить Гилака на побег и увидеть механизм в действии.
Он объяснил королю, что может случиться с ним при попытке к бегству. Казалось сперва, что тот не понял, но несколько мгновений спустя Гилак кивнул и произнес что-то на языке вонсу. Это был не совсем вонсу, во всяком случае не тот, на котором говорили в деревне и к какому привыкло ухо Раса. Разница вскоре получила объяснение: Гилак немного говорил на языке рабов племени шарикту. Рабы же вели свое происхождение от вонсу, захваченных в плен много поколений тому назад, и говорили потому иначе.
Рас, слегка обжарив на костре кусок обезьяньей тушки, протянул ее королю, но тот отказался наотрез. Расу было невдомек пока, то ли это мясо табу для шарикту, то ли король попросту боится отведать пищу духов. Рас пожал плечами и предоставил королю самому беспокоиться, когда и что есть и есть ли вообще.
Следующим же утром Рас приступил к изучению языка шарикту. Гилак сперва отказывался от содействия, но, когда Рас пообещал королю свободу при условии сотрудничества или смерть в противном случае, тот мгновенно поумнел и разомкнул уста. В полдень он не отверг уже и пищу. Рас же в награду позволил Гилаку выйти из клетки ненадолго — на расстояние вытянутого копья, — перспектива загадить клетку экскрементами пока откладывалась.
На следующий же вечер Рас вернулся к деревне вонсу — оценить последствия своей проказы. Он вскарабкался на любимый свой насест на ветке священного дерева и навострил уши. Все взрослое население деревни, кроме часовых, сгрудилось возле костра перед троном вождя.
Биджагу с копьем в руке держал речь.
— Этот дух вовсе не дух!
— Аххх! — выдохнула толпа. — Этот дух вовсе не дух!
— Этот дух вовсе не дух, — уточнил Биджагу — Он явился к нам из Страны духов.
— Он явился из Страны духов?
— Да, он явился из Страны духов. Но этот дух вовсе не дух!
— Этот дух вовсе не дух!
Биджагу, потрясая во тьму копьем, мерил пятачок шагами.
— Этот дух вовсе не дух. Он не призрак. Он сын матери-обезьяны и высокого божества.
— Он сын матери-обезьяны и высокого божества? — загудело собрание.
— Он сын матери-обезьяны и высокого божества! — повторил Биджагу. — Дух сказал мне это сам!
— Дух сказал тебе это сам?
— Дух, который вовсе не дух, сказал мне это сам. Я тогда был еще ребенком, а не воином. И Вилида, и Сатину, и Фьювита, и Патапи, и я — мы все играли с ним, когда были детьми. Мы играли с ним в кустах на берегу.
— Аххх! — дружно выдохнули все вместе.
— Сейчас Сатину умер и стал духом. Мы не можем спросить его без помощи Вавафу. Но если вы мне не верите, спросите Вилиду и остальных, которые еще живы.
— Спросить Вилиду и остальных, которые еще живы? — повторили воины.
— Они подтвердят, что я не лгу! Этого духа зовут Лазазу Тайгади!
— Этого духа зовут Лазазу Тайгади!
— Этот дух вовсе не дух!
— Этот дух вовсе не дух!
— Из него течет кровь!
— А-а-а! Из него течет кровь!
— Я сам это видел! У него красная кровь!
— У него красная кровь? А-а-а!
— У настоящих духов кровь белая! Белая!
— У настоящих духов кровь белая!
— А из этого течет красная!
— А из этого течет красная!
— Этот дух вовсе не дух! Этот дух сын матери-обезьяны и высокого божества!
Прежде чем воины снова взвыли, вмешался Тибасу, вождь племени:
— А разве сын божества это не дух?
— Этот дух может умереть! — громка парировал Биджагу. — Значит, он вовсе не дух!
— Этот дух может умереть?
— Гм, гм! — откашлялся Тибасу. — Но этот дух живет в Стране духов. Может ли простой смертный осмелиться на это?
— Шабагу, — воскликнул юноша, — наш великий предок Шабагу поведет нас туда за собой!
— Наш великий предок Шабагу поведет нас туда за собой!
— Шабагу был сыном высокого божества! — добавил Биджагу. — А его матерью была Задафа, простая женщина вонсу.
— Шабагу был сыном высокого божества. А его матерью была Задафа, простая женщина вонсу!
— Шабагу умер! — выкрикнул Биджагу.
— Аххх! Шабагу умер! Он и вправду умер!
— Лазазу Тайгади — сын высокого божества! Шабагу тоже был сыном высокого божества! Шабагу умер! Лазазу Тайгади может умереть!
— А-а-а! Он может умереть! Он может умереть! Воины, размахивая копьями, повторяли вновь и вновь:
— Он может умереть!
Поднялся старик Вавафу и принялся отплясывать, потрясая жезлом, на кончике которого гремели наполненные горохом пустые тыковки.
— Он может умереть! — подвывал шаман. — Мальчик-дух может умереть!