Властимир
Шрифт:
Богдан внимательно посмотрел на косу. На вид в ней не было ничего страшного.
— Кабы какой колдун, он бы ее получше схоронил, а не бросил в кусты, — рассудил он. — Я только нитку сниму, а косу назад положу.
Он потянул нить, а Людомила воскликнула:
— Погоди! Надо с заговором!
Взяв косу, она поднесла ее к лицу и зашептала в жесткие волосы, не потерявшие еще своего конского запаха:
— Коса густа, пряма, толста, как держала ты волос, так держи свое слово. Как развяжу я тебя, так и ты развяжись с нами — не тревожь нас, не губи. Именем Белеса и Волхова помоги!
С этими словами
Заговор Красавы потерял свою силу. А заговор Веденеи должен был исполниться не раньше, чем расплетется коса в гриве Облака.
В то время, когда исполнялось заклятье Веденеи, Властимир задумчиво брел по берегу реки, гонимый тяжкими думами. Летний день не спеша клонился на вечер. Мягко шелестели ветви ветел, ветер перебирал головки камышей и шуршал зарослями тростника. Попискивали мелкие птицы, стрекозы и мошкара порхали повсюду. Все было тихо и спокойно, но душу князя глодала смутная тревога.
Остановившись на бережке, Властимир прилег, откинулся на локоть. От воды веяло прохладой. Мелкие волны плескались у кончиков сапог.
Солнце припекало затылок, веки наливались тяжестью. Властимир из последних сил боролся с подступающей дремотой, как вдруг ему почудилось, что по тому берегу по высокой траве идет девушка, следя за плывущим по реке лебедем.
Не веря глазам, Властимир привстал. Показалась девушка ему до того знакомой… И вспомнил он ее и ахнул, хватаясь за занывшее от незнакомой боли сердце. По тому берегу сама Веденея шла!
Князь не сводил с нее глаз. Не думал он, что здесь ее увидит. Словно березка, стояла она на зеленом холме — стан тонкий да гибкий, коса русая ниже пояса и улыбка еле заметная. Вспомнил он ее — и отступила тоска, и легче стало на душе, и понял он, что томило его столько времени. Взыграло в нем ретивое — так бы и кинулся к ней через реку вплавь! Да не вплавь — кажется, пошел бы по воде, аки посуху!
Веденея присела у самого уреза реки, и подплывший лебедь ткнулся клювом ей в ладонь. Девушка приласкала тянущуюся к ней птицу, а потом оттолкнула, указав рукой на другой берег. Властимиру даже почудилось, что прямо на него девушка указала. И сердце его замерло, потому что Веде-яея встала, а лебедь поплыл к нему. Отвлекшись на птицу, князь пропустил миг, когда Веденея исчезла — даже травинка ни одна не дрогнула. То ли была она тут, то ли пригрезилось — не понять…
Но лебедь подплыл к берегу и затрубил, расправив крылья. Властимир наклонился к нему, и лебедь дался в руки. Князь нежно гладил тонкую шею, перебирая перья на голове и крыле там, где касались руки Веденеи. Но вдруг лебедь закричал, как подраненный, забился и вырвался, оставив в руках Властимира перо. Едва глянув на дар, князь вздрогнул — все перо было в крови.
Властимир поднял глаза на лебедя. Тот плавал у берега, бил крыльями по воде и то и дело косил на князя блестящим глазом. И вдруг закричал, заплакал, поднимая брызги. Властимиру почудилось, что это сама Веденея, ее голос звучал в лебедином крике: «Домой! Домой!»
Разбежавшись по воде, лебедь поднялся в воздух и закружил над головой следящего за ним человека, забирая все выше и выше. Прижав перо к груди, Властимир не отрывал от него жадного взора, пока лебедь не повернул к северу и с небес не донеслось последнее тихое: «Князь…»
Властимир не ведал, что распущенная косица сняла заклятье, наложенное Красавой, что именно о таком случае предупреждала Веденея в день отъезда: «Расплетется она — и тебя домой потянет…» Махнув рукой птице, Властимир побежал к городу.
Буян в княжьем саду наигрывал на гуслях и мечтательно мурлыкал что-то себе под нос, подбирая слова. Вокруг него столпились боярышни, несколько ближних боярынь княгини и княжны и даже сенные девушки. Когда князь влетел в сад, они с испугу брызнули врассыпную, а гусляр вскочил, оборвав песню.
— Все! Кончено! Едем, Буян, домой! — выкрикнул Властимир и добавил, поймав недоумевающий взгляд Буяна: — Я вспомнил…
Уезжали по вечерней заре, впотай, чтобы ненароком не столкнуться с ореховской дружиной. Побег жениха накануне свадьбы всегда расценивался как оскорбление, и за него порой жестоко наказывали, если не приказывали жениться насильно. И тогда ни к чему оправдания и невеста в далекой стороне — закон сурово карал всякого, кто нарушил брачный сговор. Ореховский князь мог и не пойти на Резань войной за бесчестье свое и дочери, но перехватить беглецов в дороге он мог.
Хорошо, помогли местные мальчишки. Убежденные балагуром-гусляром, что жених просто решил последний холостой вечер провести на реке, они потихоньку вывели Облака и Воронка задними воротами из конюшни вниз, к самому причалу. Тем временем Буян проник в кладовую и набрал припасов в дорогу — хлебов, копченых окороков, другой снеди — благо к свадебному пиру там всего было припасено вдоволь. Он мог бы захватить и пару заводных коней, но это было бы слишком подозрительно.
Решив, что искать их будут в первую очередь на северной дороге, друзья вместе с конями на закате тихонько переплыли реку и ушли на восток, в степное раздолье. Только на второй день они повернули на север, в сторону Резани.
Шли торопливо, не щадя коней и себя, — обходили большие села и торные дороги, забирались в чащи лесов, без опаски заговаривали только с одиночками-извергами, спали вполглаза, ели в седлах, сухомяткой. Лишь на исходе восьмого дня, когда до Резанских лесов было рукой подать, поверили, что спаслись.
Но хода не сбавили — иное торопило их. Что за весть принес князю лебедь, не понял никто — оберег Буяна молчал, как и прежде, а сам Властимир не мог даже догадаться. Самое главное для него было увидеть Веденею.
В спешке проскочили мимо Резани и берегом Оки пошли на Ласкову. И тайная тревога переросла в страх, когда на знакомом берегу озера увидели погорелье.
Это был самый странный набег хазар, какой помнили старики. Хазары словно очень спешили — налетев как туча, они пометались по деревне, зоря все, похватали в полон кого успели, мимоходом бросили несколько факелов на крыши и умчались, не принимая настоящего боя. Возможно, они самовольно отлучились от большого войска на пару дней за добычей и торопились назад, а может, испугались подоспевших с поля воинов.