Влюбленные лжецы
Шрифт:
Девочке было двенадцать, и надежд она подавала гораздо больше; правда, на лице у нее — в целом приятном, но с шелушащейся местами кожей, — казалось, навечно застыло меланхолическое выражение, как будто бы ей было никак не оторваться от размышлений о природе утраты.
А их мать — когда-то девушка, от которой, как думал Дэвид, зависела вся его жизнь («Но это так, это правда, я не могу жить без тебя, Лесли…»), превратилась в опустошенное, рассеянное, располневшее, славное и трогательное существо среднего возраста.
Ему все время казалось, что он по ошибке попал в чужой дом. Кто эти люди? — спрашивал он себя, оглядываясь по сторонам. Неужели я
Улыбаясь им, он ощущал, как мелкие мышцы вокруг рта и глаз при каждой улыбке отправляют ритуал любезности. Они обедали вместе, однако он мог бы с тем же успехом зайти в какую-нибудь добропорядочную старую столовую, где ради удобства можно было подсесть к кому-нибудь за стол, но где склоненные над своими тарелками посетители никак не посягали на одиночество друг друга.
— Ну, Дэвид, по этому поводу я бы не стала бить тревогу, — заявила его бывшая жена, когда он отвел ее в сторону, чтобы поговорить о сыне. — Это вечная проблема, и мы просто должны с ней считаться.
К концу этого визита он стал считать часы. Три часа; два часа; о господи, еще целый час — и в конце концов, после глотка свежего воздуха на улице, он на свободе. В самолете, которому предстояло пересечь пол-Америки, он весь вечер грыз жареные орешки и запивал их бурбоном, силясь раз и навсегда выкинуть все это из головы.
Наконец, в три часа ночи, дрожа от усталости, он втащил чемодан по лестнице собственного дома, занес его в гостиную и стал искать на стене выключатель. Он хотел тихонько пройти по комнатам и лечь спать, но так уж вышло, что вместо этого он остался стоять в ярком свете и ошеломленно оглядываться по сторонам, не в силах справиться с ощущением, что раньше никогда здесь не был.
Кто здесь жил? Чтобы это выяснить, он двинулся дальше по темному коридору. Комната в детскую была приоткрыта. Света было немного, но он разглядел белеющую в глубине высокую детскую кроватку. А между ее тонкими прутьями, среди запахов талька и сладкой детской мочи, он увидел какой-то ком, почти не занимавший места, но источавший энергию даже в своей неподвижности. Там было что-то живое. Там было что-то, что вскоре вырастет и неизвестно кем после этого окажется.
Он бросился в другую темную спальню — света из коридора хватало, чтобы не споткнуться в темноте.
— Дэвид? — проговорила в полусне Сьюзен и тяжело повернулась под простыней. — Я так рада, что ты вернулся.
— Да, — отозвался он. — Боже, а я-то как рад!
И в ее объятиях он обнаружил, что жизнь его все же еще не окончена.
Сьюзен не очень нравился столичный город — куда ни посмотри, он тянулся на многие мили, но городом в собственном смысле так и не стал. Было много деревьев, что приятно, однако все остальное сводилось к бесконечным магазинам, заправкам и сияющим вывескам фаст-фудов. Когда ребенок подрос и стал сидеть в коляске, Сьюзен надеялась обследовать другие части города и найти там что-нибудь поприятнее, однако все ее попытки оказались столь же бесплодными, как и мечты о том, чтобы Дэвид не работал на Фрэнка Брэйди.
Однажды она отважилась на весьма далекую прогулку. Стоял теплый день, и она уже шла назад, толкая перед собой коляску, как вдруг у нее появилось ощущение, что домой она может не дойти. Оставалось что-то около трех кварталов, но в мерцающей дымке жаркого дня они воспринимались как пять, шесть или даже больше. Запыхавшись, она остановилась и вдруг ясно почувствовала свое сердце: его примерные размеры, форму, тяжесть, испытала, какое оно на ощупь, услышала, как оно бьется, и с ужасом ощутила его смертность. Девочка повернулась на своем пластмассовом сиденье и посмотрела вверх, как будто спрашивая своими круглыми глазенками, почему они остановились. И Сьюзен напряглась из последних сил, чтобы встретить этот взгляд приветливой улыбкой.
— Все в порядке, Кэндейс, — заговорила она, как будто Кэндейс ее понимала. — Все в порядке. Сейчас мы будем дома.
И она дошла. Она смогла даже подняться по ступенькам — это было труднее всего. Она уложила Кэндейс в кроватку, сложила коляску и поставила ее на место, а потом прилегла на диван в гостиной и лежала, пока сердце не успокоилось — пока не отступило его грозное биение и пока оно не вернулось обратно в тело, которое так замечательно себя чувствовало во время беременности.
Когда Дэвид вернулся с работы, она все еще валялась на диване, раздумывая, не следует ли немного поспать.
— Уф, — сказал он, повалившись в стоявшее напротив кресло, — Господи, расскажите мне, как тяжело работать в офисе. Должен сказать тебе, девочка, что сегодня было совсем паршиво…
Пока она слушала или, скорее, пыталась слушать, о чем он говорит, одновременно разглядывая его, ей вдруг пришло в голову, что он выглядит гораздо старше своих лет. Она сама предложила ему отпустить небольшую бороду и где-то раз в три недели сама ее стригла, но тут она поняла, что вряд ли заговорила бы об этой бороде, если б знала, что она будет совсем седой. И еще ей подумалось, что она так и не сможет привыкнуть к его новой прическе — которая появилась исключительно по его собственному почину. Сколько она его знала, в его прямых темно-русых волосах всегда было довольно много седины, и это казалось ей привлекательным; но несколько месяцев назад он решил отрастить волосы, потому что не хотел оставаться единственным человеком в администрации со стрижкой в духе пятидесятых, и теперь, когда грива разрослась, она была скорее седая, чем темно-русая. Сзади волосы прикрывали воротник рубашки и ложились на пиджак, по бокам тяжелые длинные пряди полностью закрывали уши и болтались у щек, когда он наклонялся вперед, а на лбу висели тщательно выстриженные беспорядочные пряди в стиле актрисы Джейн Фонды.
И это еще не все: ноги, которые она всего несколько лет назад назвала бы худыми, сейчас под аккуратными летними брюками выглядели такими тонкими, что, казалось, он не смог бы проехаться на велосипеде, не вихляя по всей улице.
— …Бывают моменты, — продолжал он, мягко массируя прикрытые веки большим и указательным пальцами, — бывают моменты, когда мне хочется, чтобы Фрэнк Брэйди ушел и провалился сквозь землю. Ты не представляешь, какой гнет приходится выносить на этой каторге. Ладно. Выпьешь?
— Конечно, — ответила она. — Спасибо.
И она посмотрела, как он направился из комнаты на кухню. Было слышно, как мягко захлопнулась большая дверь холодильника, как открылось отделение для льда, но потом оттуда донесся неожиданный, пугающий звук: взрыв хохота — дикого, резкого, совсем не похожего на то, как смеется Дэвид. Хохот все не умолкал, уже сорвавшись на фальцет, и чуть затих, только когда Дэвид попытался судорожно вдохнуть. Его все еще трясло от смеха, когда он вернулся в комнату с бряцающим в руке стаканом темного бурбона с водой.