Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)
Шрифт:
«С/о Джордж Чейтер, эскв.
Холмдин, Уокинг
Ну, старушка, я обещал написать, вот и пишу, потому что не хочу, чтобы ты думала, будто я тебя подвел. Я приехал погостить на несколько дней к старине Джорджу, чтобы поиграть у него в гольф. Не знаю, рассказывал ли я тебе про него, он живет в Уокинге. Он побил меня вчера 3 к 2, но сегодня я его разгромил, поскольку он срезал все свои мячи. У него новый “бентли”, который выжмет 80 и даже не заметит. Как у тебя дела? Тетя Эсси тебе пишет, по крайней мере так она сказала. Последнее время здесь было очень жарко, поэтому, полагаю, и ты поджариваешься. У тебя, наверное, даже жарче, чем у нас. Джордж Чейтер сказал, что бывал в Биаррице и там было чертовски жарко, но это было до войны. Надеюсь, ты здорова, у меня на прошлой неделе было легкое несварение желудка, но оно прошло. Я встретил
«Мэнор-Хаус,
Мач-Хейдингхэм
Моя дорогая Хлоя!
Снова должна поблагодарить вас за прекрасный день в Лондоне, нет, за мой счастливый день в вашем обществе, поскольку он не мог быть для вас той очаровательной интерлюдией, в какую превратили его для меня вы. Все чудесные вещи доставили сегодня утром, – уж и не знаю, что думал наш почтальон Джон Клейден, пока вез их на своем велосипеде, но улыбался он превесело, и я дала ему шесть пенсов для его дочки, такое хорошенькое уравновешенное дитя и моя любимица, но, по счастью, ее невозможно избаловать. Поэтому, заперев дверь и одевшись, я… даже не знаю, что и думать. Жаль, что вас тут нет. Вы были правы: все дело в Эсмеральде. Но она так долго была мертва, что я даже не знаю, разумно ли ее оживлять, – равно как теперь понимаю, какой ошибкой было позволить ей умереть. Разумеется, это не она ожила в моем зеркале, а ее бабушка: хорошо сохранившаяся старая дама со страстью к нарядам в испанском духе. Не рискну гадать, что подумает Альфред. Но я каждый день буду тайком одеваться в ее платья, буду привыкать к этой обворожительной сеньоре и, возможно, со временем сумею ее сыграть. О, Хлоя, моя долгая, вы подарили мне увлекательную игру, а мне-то казалось, что для меня с увлекательными играми покончено.
Довершило бы все, если бы вы приехали ко мне на уик-энд. Скажем, если у вас нет других приглашений и вам ненавистна мысль остаться в Лондоне? Конечно же, я понимаю, моя милая, что мы с Альфредом и наши смешные маленькие жизни в нашей смешной маленькой деревне – сущие пустяки, которые вы мельком видите из окна вагона, пока поезд проезжает мимо, которым улыбаетесь и которые забываете. Но если вы дернете стоп-кран (как вам, без сомнения, часто хотелось), мы приложим все усилия и постараемся по мере сил развлечь вас, пока поезд не тронется снова. Но вы и без того принесли нам немало счастья, и Альфред не устает рассказывать про свой день в Хэмптон-корте.
С любовью
«Клуб “Зеленая комната”
Западный Лондон, 2.
Хлоя, моя дорогая!
Сегодня я – податель печальнейших известий. Моя бедная дорогая жена внезапно скончалась два дня назад в результате случайного падения. Хотя последние несколько лет мы жили раздельно, я просто раздавлен этим известием. Сегодня мои мысли с печалью возвращаются к былым триумфам, какие выпали на нашу долю. Достаточно упомянуть только “Скрипочка и я”, “Зеленая кокарда” и “Куда, куда ты удалился?”. Следует признать, ее кончина не станет великой утратой для сцены, но она была опытной актрисой, преданным товарищем и постоянным источником вдохновения для меня, и бесстыдно было бы не признать, что значительной частью моего успеха я обязан ей. “Дейли телеграф” очень хорошо отразила это в вырезке, которую я прилагаю к сему письму, и большинство прочих газет опубликовали великодушные некрологи, а некоторые даже благосклонно упомянули новую романтическую комедию, которую я как раз собираюсь ставить. Прессе я, разумеется, ясно дал понять, что, как всегда в нашем ремесле, непростительно позволять личным чувствам перевесить долг перед зрителями, и мы откроемся премьерой в Калверхэмптоне 19 сентября, как и было объявлено…»
«Дом приходского священника
Мач-Хейдингхэм
Моя дорогая Хлоя!
(Видите, как естественно у меня теперь получается?!)
Я много думал о том, что вы сказали в Хэмптон-корте, и мне жаль, что я не мог дать ответа на вашу дилемму. Но чем старше я становлюсь, тем меньше уверен в жизни, а о смерти я знаю только следующее: это
Господь наделил вас красотой, моя милая, самым драгоценным изо всех даров. И вы правы, что храните ее как священную лампаду (каковой она действительно и является) в мире, в котором столько уродства. Сомневаюсь, что из вас вышла бы хорошая председательша, или хорошая секретарша комитета по жилищным условиям, или хорошая работница на фабрике. Но я не считаю, что любую из них – по причине их призвания – следует превозносить больше, чем вас. Зарабатывать на жизнь – не высшая форма бытия, мы не ради этого появились на свет; это лишь мирские средства для достижения Божественной цели, а цель эта – преумножение в нас духа Божия. А поскольку этот дух преумножается созерцанием красоты, поистине красивая женщина выполняет свое предназначение, пусть и неосознанно, становясь источником вдохновения для других.
Но на этом ее ответственность не заканчивается. Красота в женщине означает власть, а любая власть – страшное оружие, владея которым никто не может чувствовать себя в безопасности, если не вверит себя Господу. Думаю, ваш долг в целом, долг перед самой собой, перед своим миром, перед своим Господом – использовать сию власть во благо. В пору расцвета своих красоты и власти вы разобьете много сердец, но берегитесь, как бы не разбить души. Если многие скажут: “Ибо видеть ее означает любить ее, любить только ее и любить вечно”, пусть они смогут также сказать: “Любовь к ней возвышала душу”. Пусть, в самом благородном смысле, “лучше” для них будет любить и потерять, нежели не любить вовсе.
Я попусту трачу ваше время? Вы, наверное, на отдыхе, и письмо вам перешлют. Вижу, как вы лежите под солнцем. Читая его, вы, верно, улыбнетесь, обнаружив, что я воспринял ваши слова столь серьезно. Ведь, возможно, вы были просто добры к престарелому священнику и из любезности подбросили ему теологическую проблему, как подарили бы другому кроссворд или выслушали бы про семейные неурядицы третьего. Пусть так, моя дорогая Хлоя, свое время я потратил не зря. Как я открыл для себя, задача священника – проповедовать тем, чьи мысли стремятся к иному. Один мой друг сказал: “Полагаю, когда я читаю проповедь, прихожане посматривают на часы. Но, – добавил он, – не встряхивают их и не подносят к уху”…»
«Океанский лайнер «Аквитания»
Дражайшая!
Полагаю, уместным началом для письма посреди океана было бы: “И вот я здесь”, вот почему ничего такого я не пишу. Общество тут смешанное, с большинством пассажиров я шапочно знаком по заседаниям в парламенте. Мой “брат по крови” – сэр Сид Роули, в прошлом носильщик на железной дороги от партии лейбористов: у него физиономия любопытной мартышки, раскованный смех, страсть к леденцам и твердая вера в революцию, в результате которой, по его обещанию, меня ликвидируют. А пока мы говорим на одном языке, иными словами, я могу назвать его круглым идиотом, а он меня – прожженным кровопийцей, сами того не замечая. Вчера вечером, когда я сидел в баре, он дружелюбно облокотился о стойку, отпил шерри, который я заказал себе, и сказал: «А-а, это семьдесят четвертого, думаю, “Джеймс”», потом допил и сказал: «Нет, и о чем я только думал! Это… это семьдесят третий и к тому же “Арф”». Потом отдал мне пустой бокал со словами: “А вот теперь, старина, ваш черед мне ставить”. Он мне нравится.
А еще мне нравишься ты, моя дорогая. Хотелось бы мне знать тебя лучше. Ты когда-нибудь была влюблена? Иногда я думаю о тебе как о невинном, утонченном ребенке, который знает все слова, но ни одного не понимает. Ты можешь улыбнуться и сказать: “Только то, что я не влюбляюсь в тебя, дорогой, еще не значит, что я ни в кого не могу влюбиться”. Разумеется, не значит, и было бы чистейшим эгоцентризом так думать. Но даже оставив в стороне эгоцентризм, по тому, как человек относится к своей собачке или лошади, ребенку или саду, какими бы непривлекательными они ни были, можно определить, любит ли он собак, детей или лошадей и интересуют ли его сады. Тебя интересуют мужчины, но… любишь ли ты их? Тебя окружает аура любви… Но умеешь ли ты любить? Снаружи ты само легкомыслие, а внутри – сама сдержанность. Моя дорогая Хлоя, в чем твой секрет?..»
«17, Саут-Одли-Мэншнс
Западный Лондон, 1
Дорогая мисс Марр!
Пересылаю письма в общем конверте, как вы и просили, и лорд Шеппи позвонил с просьбой дать ваш адрес, на что я ответила, что вы адреса не оставили и что никакие письма не пересылаются.
Искренне ваша
2
Эти письма и еще множество им подобных, и письма от других людей и множество им подобных стекались к Хлое. Одни писавшие не желали и не ждали ответа, другие желали, но не ждали. Но были и такие, кто высчитывал самую раннюю дату возможного ответа и с этого дня жил лишь от почты до почты.