Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)
Шрифт:
Хлоя в ответ…
Одна телеграмма:
«Мой привет и мои соболезнования, Хлоя».
Одно письмо:
«Дражайшая Эсмеральда!
Разумеется, я приеду, – только попробуйте мне помешать. Напишите обязательно, когда ждать Праздника урожая? Это фиксированная дата, как Рождество, плавающая, как Пасха, или у каждой деревни своя, как пастор? Я буду очень тихой, аккуратной и почтительной. Думаю, я буду носить ваш молитвенник и говорить: “Desearia, mi Senora, una manta sobre las rodillas?”, что означает: “Желает ли милостивая госпожа подушечку
Дорогая, беззакония испанской церкви подходят к неизбежному концу, и мой визави желает коктейль. Как можно скорее сообщите мне дату Праздника. Отсюда я уеду 26 августа, после 2 сентября я еду на неделю в Шотландию, но если необходимо, могу отменить, это не так важно. И конечно, я могу уехать отсюда раньше 26-го, если урожай в этом году ранний. А потому поспешите, поспешите, поспешите сообщить мне дату. И передайте мой привет Альфреду и поблагодарите его за такое мудрое, такое доброе письмо. Тут я ответ написать не могу, он сам догадается почему, но мы скоро увидимся.
А теперь коктейль.
Ваша любящая
«Аквитания» причалила в Нью-Йорке, и Иврард благополучно втиснул Сида Роули в его первый смокинг. Клод отвертелся от приглашения в «Уайт», и Перси уехал в Уэльс. Тетя Эсси сказала пастору Мач-Хейдингхэма, что Хлоя приедет к ним на Праздник урожая, и пастор на радостях запустил шляпу катиться по лужайке. Уилсон Келли в нарукавной повязке ужасающей черноты говорил Клодии: «Нет, нет, дорогая, теперь посмотрите на меня!» – и в мгновение ока превращался в мрачную цыганскую девушку с воображаемым бубном. Барнаби после мук нерешительности нашел рецепт для «Еще вопросы есть», который позволял погрузиться в работу, но оставлял достаточно простора для мыслей о Хлое.
Но что делала Хлоя, о чем думала Хлоя, никто из них не знал.
Глава IX
1
Свадьба Сильви была запланирована на осень. Миссис Уиллоби Прэнс, заправлявшая отделом подростковой литературы и лично отвечавшая за «Начальное чтение Проссерса», «Первооткрывателя тайн» и «Введение ребенка в жизнь», была избрана председателем комитета, которому предстояло организовать свадебный подарок от редакции. Миссис Прэнс сочетала в себе воплощение преподавательницы средней школы с итонской стрижкой и мундштуком а-ля светская штучка. Рядом с ней Барнаби всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Не прошло недели, как он обосновался в редакции, а она уже предложила называть ее Прэнс: в викторианские времена это приравнивалось бы к признанию в нежной привязанности, потребовавшему бы в ответ рыцарственного: «Не хотите ли называть меня Раш?» Она хотела. Предположительно это даровало ему привилегию хлопнуть
Прэнс созвала комитет и с обычной своей деловитостью сообщила, что первым делом надо собрать деньги и, лишь когда они будут собраны, решать, что на них купить. Нет смысла препираться, какой марки машину подарить Сильви, а потом обнаружить, что хватает только-только на носовой платок. Она предложила просить по шиллингу с сотрудников, по пять – с глав отделов и по десять – с директоров. Никакого принуждения, никто не обязан ничего давать, возможно, кто-то сочтет, что не может себе этого позволить, но все любят Сильви, и она надеется, что редакция сплоченно сомкнет ряды.
– В чем дело, Фоссет? Ну разумеется, можете. Вот почему я сказала: шиллинг, – чтобы каждый, кто хочет сделать ей личный подарок, все равно мог подписаться на общий. Что у вас, Льюкер? Нет, слишком сложно, давайте держаться простоты, вы согласны, Уилкинсон? Хорошо, тогда давайте голосовать, кто за?.. Принято… Ну, мне пора за работу, передайте всем. В чем дело, Фоссет? Посылайте их с этим ко мне, если мне доверяете, ха-ха! – Она вставила новую сигарету в мундштук и прикурила. – Собрание в то же время на следующей неделе. Посмотрим, сколько удастся наскрести. Будьте здоровы.
Комитет разошелся, разочарованный, что так мало было потрачено времени. «Хорошенько ребят встряхнула, – подумала про себя миссис Прэнс. – Всех до единого». И принялась за работу, чувствуя себя разом популярной и умеющей взять быка за рога.
– Глупая курица, – сказала миссис Фоссет мистеру Льюкеру по ту сторону двери.
– А то, – мрачно отозвался мистер Льюкер.
Сильви (как был рад слышать Стейнер) не собиралась покидать «Проссерс», во всяком случае, пока.
– До рождения малыша, мистер Стейнер, если вы не против.
– И когда этого ждать?
– Зависит от Гумби.
– Ну разумеется, в таких делах…
– Я не то имела в виду, – счастливо рассмеялась Сильви. – Я хотела сказать, когда он будет зарабатывать достаточно для нас двоих.
– Для вас троих, вы хотели сказать?
Сильви снова рассмеялась.
– Ну, может, и четверых, мистер Стейнер, если я рожу близнецов.
– Ладно, назовем их близнецами. Но не рожайте, пожалуйста, пока не будете готовы.
– Разумеется, нет, мистер Стейнер! – почти шокированно ответила Сильви. – Словно Гумби согласился бы!
Но основывалась ли ее уверенность на том факте, что он просто Гумби, или на том, что он так ловко придумывает мудреные головоломки, осталось Стейнеру неясно.
Комитет собрался снова и сошелся на чайном сервизе. Барнаби, чувствуя, что его пять шиллингов никак не отражают счастья, какое он испытывал за Сильви, прибавил шесть пар шелковых чулок, надеясь, что они нужного размера и цвета.
– Они замечательные! – воскликнула Сильви. – И они в точности такие, как надо. Вы так добры, мистер Раш.
– Мне нравится видеть их на вас, – сказал Барнаби. – Сколько человек говорили вам, что у вас лучшие ножки в издательском мире?
Сидя на его столе, Сильви вытянула «лучшие ножки в издательском мире» и им улыбнулась.
– Гумби их когда-нибудь замечал?
Она наградила его взглядом, как бы говорившим, как высоко она ценит его чувство юмора.
– Первое, что спросил меня Гумби, когда нас познакомили, не я ли поднималась в лифте на станции «Южный Кенсингтон» приблизительно в четыре часа в воскресенье месяца два назад, потому что он видел поднимающиеся ноги, а вторых таких во всем мире не сыскать. По правде говоря, мистер Раш, это действительно была я, но ему, разумеется, об этом не сказала.