Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)
Шрифт:
Лицо мистера Раша, когда он обернулся! О Боже! О, Гумби, мой милый! Спасибо тебе, Господи!»
– Я сейчас заплачу. – У Сильви перехватило горло. – Мне плевать, мне все равно, я сейчас заплачу. – Она глупо хихикнула. – Что вам сказали?
– Врачи очень довольны. Теперь все будет довольно просто. Что еще? Совсем как… Теперь ничего экстраординарного. Как постричься сходить. О, Сильви!
Сильви расплакалась, а потому Барнаби сделался сама деловитость.
– Думаю, нам не помешает выпить, как по-вашему? А потом умоетесь, припудрите носик и напишете ему коротенькое письмо, а после я посажу вас в такси, так будет гораздо удобнее. А утром вы ко мне зайдете, и по пути в редакцию
– За Гумби! – Она выпила, посмотрела на него и подняла бокал снова. – За вас!
3
Огонь в камине еще не успел погаснуть совсем. Смешав себе коктейль, Барнаби рухнул в кресло. Он чувствовал себя усталым, в мире с самим собой и счастливым.
Был час ночи. Хлоя танцевала. Интересно, с кем? Он всех их знал по именам: Иврард, Клод, Перси, Томми, Джулиан (этот новенький), Колин, Артур и десяток других. Когда-то у них были фамилии, но он большинство забыл. Старые имена выпадали, на их место появлялись новые, тут и там всплывали «постоянные», неизменные величины в жизни Хлои. Сам он – из постоянных, таких было всего трое-четверо. Они нравились ей больше других – или они любили ее больше других? Или это одно и то же: постоянство само по себе обеспечивало привязанность Хлои?
«Мне бы следовало быть счастливым, – думал он, – потому что Сильви снова счастлива, но суть не в этом, а в том, что я остро сознаю, что совершил доброе дело. Даже какое-то самоудовлетворение испытываю. И тот факт, что сейчас я доволен собой, еще не значит, что я совершил доброе дело, лишь бы испытывать самодовольство. Но если я доволен собой из-за обычного проявления доброты, выходит, я не так часто ее проявляю. Возможно, мне не предоставляется шанс…
Я мог бы повести Сильви ужинать, а ей было бы все равно, или она вернулась бы домой не на такси, а на поезде, но была бы слишком счастлива, чтобы заметить разницу. Почему я не повел ужинать Хлою? Просто не хотел. Настроения не было. Хлоя нереальна, вот в чем все дело, она просто нереальная. Она – что-то из книжки с картинками. Она двухмерная. У нее есть сердце? У нее вообще сердце-то есть? А если нет, то что с ним случилось? Кто его уничтожил? Когда? Когда она была ребенком? Ее первая любовь? Кто-то его разбил или заледенил, или еще что? Что, если бы я сказал, что у меня на руках двое детей, оставшихся без родителей, и мне надо о них заботиться («Нет, дорогая, дети не мои»), а если я откажусь, они попадут в какой-нибудь кошмарный приют, а это означает, что я буду ужасно стеснен в средствах, и… мне страшно жаль, дорогая, но мы не сможем больше пойти в «Савой», или в «Ритц», или в «Беркли». Что случится тогда? Мы будем так же часто встречаться? Она поймет, посочувствует и одобрит? Вот в чем дело, дамы и господа. Я попросту не знаю. Потому что тогда мы столкнемся с реальной жизнью, а Хлоя не принадлежит реальной жизни. Вот почему – в сравнении с Сильви – она сегодня утратила важность».
(Он с толикой беспокойства перебрал в уме родственников на предмет, не свалятся ли на него дети, потерявшие родителей… Слава Богу, в ближайшем будущем подобной опасности не предвиделось.)
Когда мы познакомились? У Оллингхэма. Напыщенный осел. Мы болтали и смеялись, за ленчем я сидел рядом с ней, мы бродили по саду. Вот и все. А потом она предложила отвезти меня в Лондон, и всю дорогу мы держались за руки. Мы поужинали вместе, я поцеловал ее на прощание. И что? О чем она думала, когда осталась одна? Испытывала радость победы? «Еще одно перо на шляпу»? Или разочарование? «Я думала, он окажется тем
Тем, кто ее не знал, легко было считать ее доступной женщиной, а тем, кто знал чуть лучше, – холодной и бессердечной, той, которая берет все и ничего не дает взамен. Легко для женщины, чей муж был очарован, легко для мужчины, чьи авансы обернулись ничем. Барнаби это признавал, но его это не тревожило. Они ошибались. Было в ней что-то, не позволявшее с легкостью записать ее в ту или иную категорию, своего рода отстраненность от мира, словно она пришла из ниоткуда и идет в никуда, словно смертные ее не слишком-то интересуют, но она усвоила расхожие фразы и ужимки. «Смейтесь надо мной, – думал Барнаби. – Будь мне двадцать, вы были бы правы. Если бы я впал в детство, возможно, вы были бы правы. Но мне тридцать пять. И есть еще Иврард Хейл – вот уж кто повидал свет. Мы все романтически влюблены и идеализируем пустышку? Возможно ли? Кто-то из нас должен был повзрослеть».
Огонь в камине догорел. Барнаби выбрался из кресла и поставил бокал на стол. Сильви снова стала прежней, книга почти готова, на ближайшие полгода он распрощался с дантистом. Мир прекрасен. И Хлоя – лучший товарищ в забавах этого мира. Он позвонит ей завтра. С ней он как на седьмом небе. Это же Хлоя!
Он пошел спать.
4
Хлоя позвонила сама.
– Алло, дорогой, – сказала она так тихо, что он едва расслышал. – Извини за вчерашнее. Все обошлось?
– Слава Богу, да. Это был Мой Гумби. Аппендицит, и в какой-то момент все выглядело довольно скверно. Я был в ужасе.
– У тебя была Сильви?
– Да. Гумби положили в больницу Святого Георгия совсем недалеко от меня, и ей некуда была пойти. Поэтому она пришла помогать мне с книгой, пока мы ждали известий.
Возникла краткая пауза, а потом Хлоя сказала, точно думала о чем-то другом:
– Ты собирался показать мне его головоломки. Так и не показал.
– Извини, дорогая. Совсем про них забыл. Принесу в следующий раз. Когда это будет, красавица моя?
– Что ты делаешь сегодня вечером?
Сердце у него подпрыгнуло: его мозг стремительно заработал, перебирая варианты и упорно отвергая каждый следующий.
– Сильви собиралась снова зайти. Мы хотели попытаться закончить книгу – и приглядывать за Гумби.
Снова пауза.
– С тобой все в порядке, дорогая?
– Я сегодня совсем не спала, – произнес тихий голос Хлои. – Вот почему я звоню так рано. Когда тебе в редакцию?
– Обычно к десяти. Сегодня утром собирался к половине десятого.
– Ты не мог бы по пути заглянуть на пять минут? Чем ты сейчас занят?
– Завтракаю.
– Ох, прости, дрогой. Я вечно тебя прерываю.
– Никогда. Это все остальное вмешивается. Можно мне полминуты на расчеты?
– Продолжай завтракать, пока считаешь. Я подожду.
Как же быть с Сильви? Сильви собиралась зайти утром. В редакции ей нужно быть в половине десятого, поэтому сюда она придет не позднее девяти. Они вместе зайдут в больницу. Так, хорошо, в издательство она может пойти одна, а ему незачем появляться раньше десяти.
– Алло, дорогая?
– Да?
– Расчеты дали добро и выдержали проверку. Буду у тебя ровно в девять двадцать. Это удобно, золотко?
– Замечательно. Тогда пока, мой милый.
Что это значит? Что ей нужно?
Он все еще недоумевал, когда назвался швейцару. Швейцар, подумал Барнаби, наверное, тоже недоумевает или, возможно, давно уже ничему не удивляется. Дверь в квартиру была не заперта. Он позвонил и услышал голос Хлои:
– Входи, дорогой!
И еще раз:
– Входи, – из-за двери спальни.