Влюбленные в Лондоне. Хлоя Марр (сборник)

Милн Алан Александр

Ездить верхом она в целом любила, но пастор мог себе позволить держать верховых только для двух дочерей, поэтому Джилл обходилась стареньким пони, которого давно уже отправили щипать травку. Жеребцов Птолемея и Тита пастор Морфрей считал инвестицией в брачный рынок: если Берил и Гермиона должны выйти замуж, их акции повысятся в результате обмена охотничьими навыками, а не любезностями в бальных залах или подачами на теннисном корте. О таких вещах ему пришлось думать с той минуты, как умерла мать девочек. Джилл могла подождать. К тому времени, когда она

вырастет, у нее будут иные достоинства, помимо хорошей посадки, твердой руки и неспособности говорить о чем-либо, кроме лошадей. Но случались моменты, когда она почти обещала вырасти красивой. Две старшие дочери внешностью походили на мистера Морфрея: в этой катастрофе он – чуток несправедливо – всегда винил жену.

Когда Джилл исполнилось пятнадцать, мисс Морфрей (тетя Клара) вспомнила о своих привилегиях и обязанностях крестной.

– Почему девочка не в школе, Квентин?

– Моя дорогая Клара, я никак не могу себе этого позволить.

Что было чистой правдой. Весь его личный доход уходил на конюшню.

– Ты мог бы послать ее в школу, нет, я не говорю, что это будет школа для избранных, за ту сумму, что ты платишь мисс Твигг.

– Мисс Твигг очень полезна в других делах.

И Джилл тоже, мог бы добавить он. На пару они с мисс Твигг управлялись по хозяйству.

Но мисс Морфрей приняла судьбоносное решение.

– Возьму ее за половину платы, – сказала она, тихонько вздохнув об утрате второй половины.

Школа мисс Морфрей была и остается до сих пор знаменитой. Экзамен для родителей будущих учениц там самый суровый во всей стране.

– Ты очень добра, Клара, но ты мне далеко не по средствам.

– Ты несправедлив к девочке.

– Она очень счастлива.

– Это не имеет ни малейшего значения. Более того, я сильно сомневаюсь, что это правда.

Внутреннюю борьбу она переживала молча. Пастор же, стоя спиной к камину, сгибал и разгибал колено и вновь благодарил Господа за крепкое здоровье. Сколько мужчин его лет…

– Квентин, – твердо сказала мисс Морфрей, – я возьму ее без платы.

Весь Уорвикшир притих. Говоря словами забытого поэта, сам пульс жизни замер. Природа остановилась…

– Ты крайне добра, моя дорогая, – сказал пастор, которого благоговение принудило к искренности. – В конце концов, – добавил он, внезапно подмигнув, что заставляло простить ему столь многое, – ты завтра будешь без платы слушать мою проповедь.

Джилл отправилась в школу. Она знала, что ей дают образование без платы, на это негодовала и была твердо настроена отплатить чем возможно. Она жаждала знаний, знания впитывала и внедряла. Нельзя сказать, что ее привлекали к обучению младших, – это было бы нечестно по отношению к мисс Морфрей, но как староста и капитан той или другой команды и в конечном итоге как президент школы она учебу себе оплатила. Верхом она не ездила: верховая езда предлагалась за дополнительную плату, а щедрость тети Клары имела свои пределы, но ей позволяли учить ездить верхом малышей.

Она закончила школу. Она вернулась к пастору.

Птолемей и Тит наконец принесли дивиденды, и обе ее сестры вышли замуж. Некоторым сюрпризом стало то, что пастор объявил вдруг о собственной помолвке. Возможно, он дожидался, когда уберет с глаз долой старших девочек – слишком уж они привлекали внимание к его возрасту. Имея жену, дохода которой хватало на содержание конюшни, и устроив двух дочерей (отец невесты – невесте: «Чек и лошадь»), он мог себе позволить щедрость к Джилл. Настало время, когда он мог позволить себе дать ей верховую лошадь и выдать замуж, как пристало одной из Морфрейев.

– Пожалуй, я предпочла бы зарабатывать на жизнь сама, – сказала Джилл. – Можешь мне дать двести фунтов в год?

– Это ты называешь зарабатывать на жизнь? – хмыкнул пастор. Он развел локти и надул грудь. Сегодня утром он чувствовал себя как никогда здоровым и бодрым.

Джилл объяснила четвероклашке, что сперва должна получить профессию, а это потребует и денег, и времени.

– Но если хочешь, пусть будет сто. Рискну сказать, что справлюсь.

Пастор поборол искушение бросить ей «удваивай или уходи» и предложил поделить разницу.

– Большое спасибо, отец, – сказала Джилл. Еще до того как вошла в денник, она решила, что хочет как раз сто пятьдесят фунтов.

Вот так она попала в Лондон. Она научилась машинописи и стенографии, она сдала экзамен на библиотекаря, она проработала год в мастерской модистки, она брала уроки немецкого и испанского языков. Французский у нее всегда был хороший – за французский в школе тети Клары дополнительную плату не брали. Теперь она была готова зарабатывать себе на жизнь, а ей еще только двадцать один год. Со столькими дипломами и гарантированными ста пятьюдесятью фунтами в год она чувствовала себя очень уверенной в себе…

Такова была ее история. В общих чертах она изложила ее Барнаби в «Савойе» между устрицами и кофе.

– Большое спасибо, – искренне сказал он. – Очаровательно, что вы позволили мне почувствовать себя давним другом семьи.

– Вы сами напросились.

– И очень этому рад. А теперь… как вам нравится?

– Что?

– Жизнь?

– Спасибо, очень.

– И какую ее часть вы намерены провести в «Проссерсе»?

– Самое позднее до среды.

– И тогда мы вас лишимся?

– Вы довольно долго без меня справлялись.

– Даже представить себе не могу как. – Он посмотрел на часы. – Наверное, нам пора возвращаться. – Он щелкнул пальцами, прося принести счет. – Позвольте сказать, я получил больше удовольствие от ленча.

– И я тоже. Вы не против, если я пойду припудрю носик? Встретимся снаружи.

– Ладно. Это наверху, если вы не… я хочу сказать, крайне неприятно… О, но вы, наверное, знаете.

Когда она поднялась, он тоже встал, спрашивая себя, нет ли у нее комплекса независимости. Она не желала знать, во что ему обошелся ее выбор. Она не желала видеть, как он оплачивает счет. Та тетя, решил он, наверное, была сущая гарпия.