Вне игры

Леров Леонид Моисеевич

НАШЛИ!

Можно отнести это на счет чего угодно — случая, удачи, энергии, профессионального мастерства чекистов, но факт остается фактом: в один и тот же час к Бутову поступило два сообщения от двух поисковых групп — от самой северной и самой южной, из Якутии и Аджарии. В Якутии отыскался след Макара Волкова, которому было тринадцать лет, когда он пас коров в Плетневке. Он тут же изъявил готовность, несмотря на «страдную пору» — инженер возглавлял большую геологическую экспедицию, — вылететь в Москву. Послезавтра его нужно встречать в аэропорту. А завтра утром доставят Владика, задержанного недалеко от Батуми, у границы, где он скрывался в доме любовницы.

В

семь утра над Москвой поднялся вертолет, взяв курс на Плетневку. На борту вертолета — Бутов, Рубин и Волков. Саперы уже на месте, ждут их.

Сегодня вечером Бутов должен быть в Москве, чтобы продолжить допрос Владика. Первые его показания подтвердили все, что было известно о нем: о его связях с иностранной разведкой, о его попытках привлечь к своим темным делам Сергея, Ирину (через Глебова), а главное — Захара Романовича. Рубин — объект № 1. Владик «обкладывал» его терпеливо, осторожно, обстоятельно. А сам старался все время оставаться в тени, выставляя на авансцену то Глебова, то Сергея. Линия Владик — Глебов — Рубин четко очерчена. Доктор клюнул было на глебовскую (точнее, владиковскую) наживку, но неожиданно развернувшиеся события привели его в приемную КГБ. Теперь будущее Рубина во многом зависит от бывшего пастуха Макара, от его зрительной памяти. А она действительно сохранилась у него отличнейшим образом: «Вот здесь они и паслись, мои телята. Здесь я стоял, а вон оттуда вы, Захар Романович, показались…» — И Волков ткнул пальцем в сторону леса.

После двух часов поисков, на пятом шурфе старший команды саперов радостно воскликнул: «Нашли!»

…Рубин недвижимо сидит на сырой земле, забыв про возраст, болезни, и внимательно разглядывает коробочки, рацию в сумке, пистолет, пачки денег старого образца. Ему хочется потрогать их своими руками, погладить шелк наполовину истлевшего парашюта, в котором было завернуто все это удивительно хорошо сохранившееся снаряжение, — оно и сейчас, четверть века спустя, выглядело новехоньким. Но он предупрежден — не имеет права даже пальцем прикоснуться к вещам.

Бутов и Волков склонились над ним.

— Может, помочь вам?

— Нет, нет… Не надо!.. Сейчас я сам поднимусь… — И Рубин, кряхтя, с большим трудом поднялся на ноги.

Бутов наблюдал, как двое сотрудников КГБ — они прибыли сюда вместе с саперами — в перчатках осторожно раскладывали на подстилке шпионские средства связи, нападения и обороны. Стрекотала кинокамера. Солнце светило ярко, и были основания надеяться, что кадры получатся добротными. Теперь последнее слово за экспертами. Им решать судьбу доктора Рубина, им отвечать на четко поставленный вопрос: было ли все это снаряжение в работе? Если да, то сохранились ли следы, свидетельствующие о причастности доктора Рубина к использованию снаряжения?

…К вечеру они вернулись в Москву. Всю дорогу Рубин молчал. Он сидел хмурый, бледный, опираясь головой на сплетенные руки. Бутов смотрел на него и думал: так обычно сидят подсудимые, когда ждут приговора. А он чего ждет? Ему бы, кажется, ликовать сейчас — наконец-то нашли снаряжение! А доктор мрачнее тучи. Боится, что скажут эксперты? Странно! Впрочем, почему странно? Разве Бутов уверен, что снаряжение это не было в работе? А Стамбул, о котором доктор ничего не рассказывал, а контакты с Глебовым, Владиком, а литература, магнитофонные записи, сообщение Роны…

Когда машина подъехала к дому Рубина, он растерянно спросил:

— Какие будут дальнейшие указания, Виктор Павлович?

— Никаких, — сухо ответил Бутов. — Если, конечно, у вас у самого не возникнет необходимость сообщить что-то в дополнение…

Рубин испуганно посмотрел на Бутова.

— В дополнение… Я хочу сказать…

На мгновение — нет, Бутову это не показалось, видимо, появилось желание что-то сообщить…

— Я хочу сказать, — продолжал Рубин после небольшой паузы, — что с нетерпением буду ждать заключения экспертов. Надеюсь, вы сразу же сообщите мне, Виктор Павлович…

— А разве вы не уверены в этом заключении?

И снова в глазах Рубина испуг.

— Уверен, конечно. Но у меня есть нервы…

— Да, да, я понимаю вас. Сообщу незамедлительно.

…О судьбе Владика Ирина и Сергей узнали в КГБ, куда их поочередно вызывали в качестве свидетелей, предупредив: никто не должен знать о том, что вас вызывали в комитет по делу Веселовского.

Первым свидетельствовал Сергей. Разговор был долгий, трудный. Крымову пришлось со всеми подробностями рассказывать о тех днях своей жизни, которые он хотел бы забыть. Забыть навсегда. Все, от первой до последней строчки, включая историю таинственной телеграммы. Тогда же состоялась его очная ставка с Владиком. Глядя в лицо своему бывшему другу, Сергей сказал все, что думал о нем. Слова были резкие, гневные, обличительные.

— Все сказанное мною в адрес Веселовского в какой-то мере относится и ко мне самому. И я готов нести ответственность.

…На улице его ждала Ирина. Она ни о чем не спрашивала Сергея. Лишь в глазах его прочла: «Было тяжело, а сейчас стало легче».

— Я буду ждать тебя. В сквере, у памятника первопечатнику. Договорились?

— Не надо. Никто не знает, сколько продлится беседа.

— Все равно я буду ждать…

Они разошлись в разные стороны.

…Ей не очень были понятны вопросы следователя, когда речь зашла о связях Глебова и Владика с Рубиным. Что стоит за этими вопросами, где главная нить, при чем тут Захар Романович? Она выжидающе смотрела на следователя — может, этот человек внесет ясность. Но он не вносил. Да и все эти вопросы задавал так, между прочим, — следователь явно не желал концентрировать внимание девушки на линии Глебов — Владик — Рубин. А что касается ее личных связей с Глебовым, Сергеем, с его друзьями — тут уж потребовалась напряженная работа памяти. Вопросы касались встреч, разговоров давно забытых и в свое время казавшихся малозначащими.

От следователя ее привели к Бутову. Она в нерешительности остановилась посреди кабинета — хмурая, встревоженная. О чем будет расспрашивать ее этот человек?

— Что же вы стоите? Присаживайтесь… Вот так…

Она беспомощно обвела взглядом небольшой кабинет Бутова и неловко села на краешек стула. А Бутова интересовали планы молодых: где собираются жить, не вернулся ли Сережин дядя из командировки за рубеж? Потом стал расспрашивать о дальнейших намерениях Сергея, о ее делах в институте: «Какие проблемы решаете, Ирина Захаровна?» Ирина отвечала бойко, даже несколько задиристо, она и не заметила, как исчезли скованность, растерянность, испуг.

— Пытаюсь предотвратить самоистребление человечества, разрушение нашей планеты… Занимаюсь экологией…

— Значит, со Строковым единым фронтом действуете? Он, так сказать, по общественной линии, а вы — по научной? Надеюсь, Строков рассказывал вам о своих битвах за очистители?

— Нет, не успел… Я от Сергея об этом слышала. Они ведь друзья.

— А как здоровье Строкова? Долго ли ему лежать в больнице?

— Первые невеселые прогнозы медиков начисто отпали. Теперь бунтует, не хочет в больнице оставаться. Мы его скоро заберем домой…