Внук Бояна

Розанов Сергей Константинович

Беглюк окинул купца холодным взглядом.

— Юрге говорит, что дружба не продается. А он нес нам дружбу. Могу ли я продать его? Пусть сам решает. Сейчас он свободен. Выбирай, Юрге!

Затаив дыхание, все ждали слова Юрко. Но русич ничего не ответил. Он оправил на себе крылатый плащ и подошел к коню. Конь захрапел, рванулся и заржал. Белая пена гуще полетела на землю. Крепкая рука Юрко легла на холку коня. Конь понюхал его — запах первого человека, заарканившего жеребца, он не мог забыть. И вдруг конь успокоился. Юрко взял повои, потрепал коня по шее и быстро вскочил в седло. Воины, державшие аркан, отбежали. Но дикий скакун стоял, спокойно перебирая ногами, не делая даже попытки сбросить седока. По толпе прошел гул

изумления. Юрко оправил крылья, опробовал ремневые петли на ногах и послал коня вперед.

Сильный ветер ударил ему в лицо, засвистел в ушах. Конь вихрем помчался к обрыву. Воины высоко вскинули факелы, ветер раздувал пламя, освещая гору. Толпа взревела от ожидания удивительного. Впереди Юрко нарастала темнота. Вот и •черная бездна, обрыв нависает над водой...

Конь взвился... Юрко бросил повод и отпустил стремена. Оттолкнулся, распахивая крылья руками. И сочувствовал, как тело его стало легким, невесомым...

Кругом стояла тишина, только ветер свистел навстречу. Юрко плыл по воздуху и видел, как быстро приближалась река, в которой, как в черном стекле, искрились звезды...

На горе все смотрели на крылатого всадника, взвившегося с обрыва, и великий страх овладел всеми. Народ в ужасе и смятении пал на землю как подкошенный. Не смели поднять головы, даже не смотрели, как белый конь падал вниз.'

И вдруг в тишине раздались чьи-то истошные крики:

— Его несут духи великого Кама!

— Он летит к небу! К звездам летит! К великому Каму!

У многих по спине пробежал озноб. Люди вздрогнули и плотней припали к пыльной земле, не решаясь взглянуть на реку. И снова разнеслись испуганные и удивленные выкрики:

— Да он сын лучезарных звезд! Он сын бога Кама! Он сильнее смерти! Горе нам!.. Бог Кам не простит!

Стражи у шатра Зеллы тоже пали ниц и не заметили, как она скользнула из-за полога и побежала к обрыву.

А звезды все чаще падали огненными стрелами, оставляя в небе быстро гаснущие следы. Послышался сильный всплеск на реке: конь упал в воду. Звезды закачались в волнах...

Осторожно оглядываясь, Беглюк поднялся с земли. За ним стали подниматься остальные...

Люди стояли, боясь пошевельнуться; и ждали неведомого, поворачивая голову навстречу лесным шумам, доносившимся снизу из-за реки. Мрачно, тревожно и жутко было там, в ночном лесу — самом страшном месте для половцев.

И вдруг оттуда послышался громкий голос:

— Зелла! Где ты?

В тишине, с самого обрыва разнесся ответный крик:

— Юрге! Ты обманут! Буду ждать! — Голос ее прозвенел как бронзовый щит от удара мечом.

— Я приду за тобой!

Толпа ахнула. Беглюк пошатнулся, схватился за сердце. Слуги поддержали его, повели к шатру. Он еле передвигал ноги и шептал:

Звезды не приняли избранника! Лучше было продать его иноземцам. А теперь жди от него страшного горя...

Асап стоял на самом краю обрыва и всматривался в темноту. Потом повернулся и быстро пошел к своему шатру. Опять ушел урусит! Батуры Смерти не стали сильнее смерти. А если он придет еще?.. Нет, лучше не думать!.. Озноб пошел по спине Асапа.

С мечом и надеждой

Всеслава

Как отрезали от Черниговского княжества новорусское северное княжество, так и назвали его стольный город Резань. Да и местные жители раньше звали его Эрдзень. Вот и записали в летописях — Резань. Полюбился князю Роману Глебовичу этот город среди лесов, на берегу Оки. От него водные пути идут во все концы, будто так и создан сей стольный град владычествовать над всей Северной Русью.

Но так трудно собрать князей Руси воедино, а еще труднее принудить их к подчинению силой. Только хитростью можно обойти, в душу влезть и осторожно связать посулами, или родством, или торговым делом, или хоть малой помощью...

Князь Роман верил; что в

бою веян прием ловок и хорош, лишь бы наверняка бил. Но вот в жизни русских князей одним таким приемом не укротишь. Все надо пускать в ход... Даже братья родные, князья Пронские, сколько с ними ни спорит Роман Глебович, не слушают его! Самовольство великое у младших князей Глебовичей: ни боем, ни обещаниями, ни добром волю свою не ломают: не идут в послушание к старшему брату. А ведь это он дал им обоим пронскую землю, отрезал от Резанского княжества, — как кусок сердца оторвал с кровью. Треть всех доходов шла в дом князя, теперь им идет. А они и ухом не ведут... Смолоду балованы, волюшку вдосталь вкусили... Малому всегда большим быть хочется! Теперь вот новую волость Донскую начали строить — расширяются! Будто меньшаку Ярославу будущее княжество... Как же быть с Пронскими князьями-братьями? Не начать ли собирать Русь не с родных братьев — буйных и непокорных, а со старорусских князей Киевских? Со старших князей. Князь Черниговский Святослав Всеволодович — родич, тестюшка, этот всегда поддержит. А у Киевского князя Рюрика Ростиславовича дочка есть Всеслава. Ее прочат за меньшого Глебовича — за Ярослава. Но он же с детства не приучен к княжению. Слышно: как случится какое неустройство в делах — умчится на охоту: решайте, как знаете!.. И в плену по целым дням за сайгаками гоняется с ханичем... Какой он муж для властной княжны Все- славы?! Да и отдаст ли Рюрик свою дочь в нищенскую волость? Не помочь ли ему подсказом? И не открыть ли глаза на суженого самой Всеславе?.. Слух был, что он там, на Дону, с язычницей-девкой любится. Молву пустить, что не в плену он половецком, а девкой пленен... Подсказать самой да свести их, стравить — пусть косы друг у дружки потреплют...

Думал, думал князь Роман и надумал: быть Всеславе молодой княжной Резанокой: тут юных княжичей хватает. Лишь бы согласилась. А отец ее, Рюрик Ростиславович, любит выпить, погулять, пображничать. Такого легко привести в покорство. Да его и сама княгиня не почитает: блудник великий!- Хотя и воин отчаянный, бьет половцев!

Он, Роман Глебович, князь дела. Вставал с рассветом — по наказу Мономахову: «да не застанет вас солнце в постели». Шел в церковь и починал вершить дела... Ныне, в тихий летний день, князь отдыхал в тени старой яблони у своего резного терема. Сидел за дубовым столом с боярином Туряком, пили они квас и медовуху/ закусывали крупными румяными яблоками. Князь сам вызвал боярина на беседу и теперь вел осторожные речи: как ни предан боярин Туряк, но время пошло такое беспокойное, бояре от рук отбиваются, становятся все своевольнее, сами как малые князья. То им земли мало, то не хватает холопов и деревень, то пошлина торговая велика. Сколько ни дай — все мало... Вот и приходится и слушаться, и жаловать их, и остерегаться: у земельной знати в руках главная вооруженная сила.

Но боярин Туряк предан с головы до ног. Больше всех бояр в казну княжескую вносит. Водил полки на булгар и мещеру, дань приносил немалую. Раз попал в плен к Всеволоду Юрьевичу, помытарился во владимирском порубе, а Роман Глебович выменял его на пленников-владимирцев. Так с той поры и стал боярин самым преданным рабом Резанского князя, уж такой ласковец: все прихоти княжеские исполняет послушно.

Княжий отрок в белом домашнем кафтане наливал в серебряные ковши холодную медовуху и уходил с глаз долой.

— Мучают меня, боярин, мысли боязные о невзгодах Руси. Велики земли русские, но нет могучей головы, нет Ярослава Мудрого... Крепко вы, бояре, держите в руках свои волости, вот так бы и великому князю держать в покорности всю Русь. А то доберутся злые вороги — пропадем!

Роман Глебович отпил из ковша, вытер расшитым полотенцем русые усы и словно пропел — так плавно и душевно выговаривал слова старой песни:

— Тяжело тебе, головушка, без плеч, а и худо тебе, телу, без головушки... Киев-то скудеет!