Внук Бояна
Шрифт:
— Но немы вызываем их на это, а южные князья — самовольники! Чванливые хвастуны! Жадные до славы! — Роман сдавил зубы от злости, желваки вспухли. — У самих — один глаз туда, другой сюда... А на меня валят поклеп пакостный... Люди-то от них не зря к нам бегут—на север... Князь Игорь было спелся с ханом Кончаком — шли воевать Русь! Да Рюрик Ростиславович разбил их войска совместные у Долобска, как воробьёнышей! Игорь тогда с Кончаком все бросили и утекли... А потом они врагами злейшими стали... Кинулся Игорь в поход на половцев — себе оправдание
— Не время, брат, вспоминать далекое, — вмешался Ярослав. — У нашей земли беда: враги все злее рвутся вглубь. Наше терпение иссякает...
— По всей Русской земле идет печаль, — добавил Юрко. — Покоя людям нет...
— Вот и пой о горестях Руси! — воскликнул Роман.
— Уже спето. — Ярослав кинулся и положил руку на плечо Романа, будто хотел обнять.— Время приспело готовиться к походу. Пойдем с нами, брат, на половецких захватчиков?
— Погоди! — Роман отстранил, будто стряхнул руку. — Кто пел? О ком? О черных горемыках донских?
— Не о том речь ведешь! — Ярослав придвинулся к самому лицу брата.— Мы разведали: гроза собирается в Дикой степи. Вот о защите и сложили песнь лучшую. Она нужна всем русичам. Эта песня стоит дорогого...
— Что за песня? — пуще нахмурился князь Роман.— Твой певец сложил? Опять дерзостное? Надо остерегаться?
— Нет, брат, геройское! Сложил тот, кто был в походе Игоря Святославовича... Хочешь — скажу ее... По листам прочту!
— Ну, ну, сказывай, грамотей, — то ли с усмешкой, то ли шутливо проговорил Роман. — Ты у нас самый ученый... Мы-то дома росли, а ты меж княжат, монахов и дворовых ума набирался — есть что послушать.
Ярослав только улыбнулся, распахнул бархатный кафтан, вынул сверток, разобрал листы — целые и рваные, но все заполненные письменами. Молодые княжичи так и кинулись к ним: каждое новое писание удивительно! Но Ярослав отстранил отроков: не надо мешать! Взял первый лист и с черно-красной буквицы рисунчатой начал чуть распевчато:
Не ладно .ли будет, братие,
Начать словами стародавними
Боевые повести полка Игорева,
Игоря Святославовича...
Княгиня ухватилась за лицо, глаза расширились!
— Ой, ведь это о дядюшке родном сложено!
— Да, о нем,—ответил Ярослав.— Бил Игорь Святославович поганых крепко.
— Он ведь и в плен попал.
— Как и я... Но поход его был геройский, хоть и не удался. Он своего спасителя Овлура наградил: сделал черниговским вельможей Лавром, женил на дочери тысяцкого Рагуила...
— Сказывай дальше, да не о слугах,— перебил князь Роман.
Ярослав читал первые листы и видел, как все задумчивее становились лица родичей. Все смотрели на него и молча ждали, что будет в следующем листе. Не частое это событие — чтение нового писания. И оно волновало, заставляло остро переживать... А тут говорилось о близком человеке,
— Читай, читай, — поторапливал Владимир Глебович в нетерпении.
— Ярослав развернул новый лист, продолжал песноречиво:
И сказал Игорь дружине своей:
Братие и дружина!
Лучше убитым быть, чем полоненным.
Сядем-ка на своих борзых коней
Да взглянем на синий Дон!
Юрко следил: как слушали песнь... у всех глаза расширены, не моргнут, уставились на Ярослава. Сидят с полуоткрытым ртом, будто дыхание перехватило. Роман закрыл глаза, усы сильней обвисли, на лице — презрение, словно ждет обиду себе от песни: вот-вот она ударит больно!
Игорь к Дону войско ведет,
А беду его уже птицы ждут на дубах
Волки страх наводят по яругам,
Орлы клекочат — зверей зовут
На кости…
И лисы уже лают на багряные щиты...
О Русская земля, ты уже за холмами!
У княжат заблестели глаза. Святославовна пальцами словно слезинку смахнула, прикрылась ладошкой. Лишь князь Роман хмурился, будто неловкость чувствовал. А князь Владимир Глебович заворочался на дубовой скамье, дрогнувшим голосом спросил:
— Кто сложил это дивное... имя его?
— То пока неведомо... Но сам он тяжкое горе вынес.
— Жалит она сердце... Беспокоит!
—То и надо. А то сердца многих князей мохом обросли.
Так сказал Ярослав. Князь Роман резко повернулся к нему, глянул как на врага: сейчас дерзостное начнется! Но Ярослав уже читал дальше, наполняя слова грозной тревогой:
Быть грому великому!
Идти дождю стрелами!
...Копьям переломиться тут,
Саблям перетупиться тут
О шеломы половецкие.
...А половцы еще идут от Дона,
И от моря идут,
И со всех сторон.
Русские полки обступили кругом...
Младшие княжичи зашмыгали носами, кто-то закашлялся. Ярослав отпил из чаши крепкого квасу с тертой редькой — в нос шибануло. Вздохнул: после плена все еще тяжкое мерещится, сердце перевернулось.
А голос его становился все тревожнее:
...Черная земля под копытами Костьми была засеяна
Да кровью полита,
Лютым горем взошли они
По Русской земле...
— Какие яркие слова! Как драгоценные каменья, — не сдержался Владимир Глебович и посмотрел на Юрко — он-то знает толк в песне!
— Тут иного нельзя... Дело было геройское, время тяжкое, а сердца гордые!.. Это требует красочного, звонкого слова, песенной звучности. — Так ответил Юрко памятными словами деда Ромаша.
Святославовна всхлипнула, но сдержалась, глянув на мужа, закусила губу, только опять вытерла рукой слезинки. Роман свирепо глянул на жену: «Этого еще не хватало!» Повернул голову к брату Ярославу, скулы ходят, кадык на плотной бычьей шее вздрагивает. Зачем это читать? Было и прошло. Нечего вспоминать горестное... Эти певцы или дерзят, или стонут и плачутся!.,