Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
Шрифт:
— Хаа-ай, Тифон стоглавый…
Взмах, второй; дискобол перенес вес на правую ногу. Левая встала на носок. Наклон туловища, свободная ладонь ушла к колену. Атлет вел себя так, будто позировал скульптору. Красота собственных действий заворожила его. Черты лица — расслабленные, умиротворенные — излучали покой и безмятежность. Он искоса глянул на диск: что это? ах, да… Готовый к полету, диск мерцал крошечной луной. Фигура Персея стала бронзовой. Четко обозначились ребра; грудные мышцы превратились в доспех. Бросок, и тело взорвалось движением — отточенным, как наконечник копья. Диск вычертил безумную траекторию, стремясь к победному рубежу. Не сила атлета — крылья зрительского восторга несли его.
И ударила по западным трибунам.
Персей ринулся туда за миг до вопля. Улыбки, песня, самолюбование — все исчезло, как не бывало. По стадиону несся сын Зевса, Убийца Горгоны. Он бежал так, как здесь еще не бегали. Зрителям даже померещилось, что Персей вот-вот взлетит навстречу убийственному диску, приняв удар на грудь. Бронза мертвая столкнется с бронзой живой, и диск разлетится вдребезги. Герой успеет, спасет, исправит свою оплошность…
Зрители надеялись, и надежда умерла вместе с одним из них.
Старик лежал на сиденье, запрокинув голову. Край диска раздробил ему тазовые кости. Кровь хлестала из артерии. Двое мужчин, похожих на охранников, шагнули к старику — и остались на месте, когда Персей с разбегу упал на колени перед несчастным. Дискобол схватился за голову, раскачиваясь из стороны в сторону. Сейчас Убийца Горгоны походил на горького пьяницу, которого утром настигло жесточайшее похмелье.
Старик, еще живой, смотрел на героя, будто видел Таната Железнокрылого, прилетевшего исторгнуть старческую душу.
— Ты!.. ты…
— Акрисий! — ахнул кто-то сообразительный. — О боги!
И трибуны подхватили:
— Акрисия убили!
— Аргосский ванакт погиб!
— Пророчество! Сбылось!
— Боги, смилуйтесь…
Если это и был Акрисий — Персей не мог узнать его. Герой никогда в жизни не видел деда. Пророчество обещало Акрисию смерть от руки внука, и Акрисий боролся с судьбой, не брезгуя никаким оружием. Дочь, заточенная в подземелье, сундук, качавший на волнах юную Данаю с младенцем; сплетничали, что идею отправить Персея за головой Медузы — и ту серифскому басилею подсказал Акрисий, желая погубить внука любой ценой. Перед визитом в Аргос возмужавшего Персея он сбежал из города — во всяком случае, заявил об этом громче громкого. И вот — смерть подтвердила его ложь. От судьбы не уйдешь, как ни юли. Хоть беги, хоть притворяйся, что бежишь.
Судьба — опасный виночерпий. Ее чашу пьешь до конца.
ЭПИСОДИЙ ТРЕТИЙ
Безбожник всего лишь полагает, что богов нет. Суеверный страстно желает, чтобы их и не было, и верит он в них против воли, потому что боится не верить.
1
— А теперь пусть юные господа посмотрят направо. Здесь мы можем видеть могилу Аргоса, сына Зевса и Ниобы, первой смертной женщины, с которой возлег Громовержец. Невежды полагают Аргоса основателем нашего города. Но мудрецы — о, мудрецы знают, что Аргос лишь дал городу свое имя, тогда как раньше сей град звался Форониконом. При Аргосе в наших краях расцвело земледелие…
Могила была не очень. Захудалая, скажем прямо, могила. Аргос — основатель или нет — заслуживал лучшего погребения. Сражай он чудовищ, земляки бы ценили Аргоса больше. Небось, разукрасили бы могилу по-царски. Все равно — нехорошо. Некрасиво. Даже если
— Левее располагается храм Посейдона, именуемого Отцом Наводнений. В давние времена, споря с Герой за нашу землю, владыка морей залил Арголиду водой. Но милостивая Гера уговорила его отступиться. Благодарные аргивяне, похоронив утопленников, возвели Отцу Наводнений храм. Не забыли аргивяне и нашу заступницу — дальше мы видим храм Геры Цветущей…
Храм был лучше могилы. Двускатная крыша из плит мрамора. Резной треугольник фронтона: павлины, кукушки и цветущие гранаты. Над колоннами — водосточные желоба с мордами львов.
— А это что?
— Это провал, ведущий в земное чрево. Им мы любоваться не станем.
— А что делает эта старуха?
— Спускает туда горящую лампаду.
— Зачем?
— Смотрите под ноги, юные господа. Упадете — не выберетесь и с лампадой…
Раб-педагогос разливался соловьем. Он из кожи вон лез, живописуя достопримечательности Аргоса — не считая провала, темного во всех смыслах. Восхищение боролось в Амфитрионе с усталостью. Ночь под открытым небом аукнулась жесточайшей простудой. Ломило кости, в висках колотились злые молоточки; текло из носа. Мальчик крепился, не показывая вида. Еще запрут лечиться… Горячее молоко с медом, отвар тимьяна: бр-р-р! Дед, по счастью, мало интересовался самочувствием внука. Сразу по прибытии в Аргос молодежь — под охраной Эхиона — отправили на все четыре стороны, то есть гулять, а Персей заперся с аргосским ванактом.
— Перед храмом Геры мы видим еще одну могилу. Ее называют «Сестринской». Здесь погребены галии, морские вакханки. Их в Арголиду с островов привел Дионис Освободитель…
— Замолчи!
— Почему? — изумился раб. — Я только начал…
— В моем присутствии не произносят это имя, — Амфитрион выпрямился. Даже голову слегка попустило. — В нем есть божественный звук. А я и мой дедушка Персей не считаем Косматого богом. Придержи язык, если не хочешь беды.
Наградой мальчику был взгляд спарта Эхиона.
— Хорошо, — уступил педагогос. — Итак, тот, о ком шла речь, привел галий в наши земли. Твой дед Персей их истребил. Прах галий…
— Дедушка? А зачем галий похоронили здесь?
— В память и назидание, — раб воздел палец к небу. — Отсюда, мимо храма Деметры Пеласгийской и статуи Зевса-Изобретателя, мы выходим на рыночную площадь. На краю площади гости Аргоса могут видеть земляной холм. В нем захоронена голова Медузы, именуемой Горгоной…
— Что за бред? — возмутился Кефал. — Ты пьян?
Раб с достоинством промолчал.
— Голову Медузы великий Персей отдал Афине! Это известно всем!
— Невеждам всегда все известно. На то они и невежды. Но мудрецы — о, мудрецы знают, что Владычица [50] правила диким племенем ливийцев, сильно досаждая аргивянам. Персей убил ее, а голову привез в Аргос, желая показать горожанам.
— Зачем?
— Красиво, — раб пожал плечами. — И опять же, в назидание.
Площадь жила своей жизнью, мало заботясь соседством с холмом Медузы. Здесь продавалось и покупалось все, от соленой рыбы до нардового масла. Мухи роились над требухой; попрошайки — у места для судебных разбирательств. Покажи рынку ужасный лик Горгоны — спросят, почем товар, и посетуют на дороговизну. Едва держась на ногах, горя от обиды и болезненного жара, мальчик готов был кинуться в драку с аргивянами. Дедушка убил чудовище, а не дикую ливийку! Спасай их, дураков, а они…
50
Медуза — Владычица (от : «забочусь, охраняю»). Встречается и другая трактовка имени Медуза — Прекраснейшая.