Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель

Олди Генри Лайон

— Еще одну голову Медузы, — раб не понимал, чем рискует, — мы с вами увидим дальше, возле храма Кефиса. Эта голова высечена из пентеликонского мрамора. Невежды утверждают, что она — дело рук циклопов. Но мудрецы — о, мудрецы знают…

Кривые улочки. Булыжник под сандалиями.

Колени дрожали от слабости.

— Сейчас мы выходим к храму Тихи, богини счастья. Если юные господа — игроки, советую принести жертву. За храмом расположена могила вакханки Хореи, убитой великим Персеем. Ее захоронили отдельно…

— Почему?

— Она была знатного рода. И очень хороша собой…

Кружилась голова. Хотелось лечь. Женщины, убитые дедушкой, преследовали Амфитриона. Куда ни плюнь, везде их могилы. В Аргосе, судя по всему, помешались на могилах. В Тиринфе никого не хоронят возле храмов. И гробницами не хвастаются.

— А это, юный господин, ваш исток. Я бы сказал, семейное чрево…

Чрево напоминало дурацкий провал. Спуск под землю, щербатые ступени. Мрак, притаившись внизу, дышал сыростью. У входа стоял портик. Деревянная колоннада подгнила, готова рухнуть в любой момент.

— Ты шутишь?

— Если спуститься, мы найдем чертог, обшитый медью. Там в девичестве жила Даная, мать твоего великого деда. Ванакт Акрисий заточил свою дочь, узнав, что она тайком сошлась с его братом Пройтом…

— Лжешь!

— Лгут торговцы, нахваливая товар. Мудрецам ложь противна. В Аргосе каждому известно, что Даная обожала своего отца. А Пройт был так похож на брата, что любовь девушки обратилась на него. В гневе Акрисий изгнал брата из города, а дочь вверг в узилище…

— Разумно, — кивнул Кефал. — Женись Пройт на племяннице, да роди она ему сына… Считай, подпилил бы ножки у Акрисиева троноса. Акрисий имел сыновей?

— Нет. Только дочь.

— Ну вот! Несчастный случай на охоте, и ванактом Аргоса становится Пройт! Брат-близнец покойного, женатый на дочери покойного, на днях родившей покойному внука…

Педагогос возликовал:

— Боги говорят твоими устами! Представляете ужас ванакта Акрисия, когда он узнал, что дочь понесла? В подземелье, под охраной? Нет, мудрецы знают, что Данаю посетил владыка богов… Но Акрисий-то был уверен, что отец ребенка — его подлый брат! Проник, лелея коварный замысел…

— А пророчество?

— Как же без этого? Ванакт не сомневался в пророчестве. Ребенок во чреве дочери грозил ему смертью. Ты сам сказал: несчастный случай на охоте…

Мальчик слушал, не вмешиваясь. Собственная жизнь, еще вчера бывшая цепью непреложных, однозначных событий, вдруг рассыпалась пригоршней сомнительных колец. Мама считает, что он впервые пошел в десять месяцев, папа уверен, что в год, а дедушка вообще не помнит… Мудрецы — о, мудрецы знают все! Спустя годы они сложат жизнь Амфитриона Персеида заново, да так, что и не узнать. Жалкие десять лет, и те рождают кучу сомнений. Что же говорить о долгой жизни дедушки Персея? Правда и ложь — песок между пальцами…

— …храм Пеона, божественного врача…

2

Голос раба жужжал надоедливой мухой. Отмахнуться бы, прихлопнуть! — да сил нет. Руки плетьми висят вдоль тела. Ноги шаркают, как у дряхлого старца. Все плывет, сливаясь в радужную пелену. Не мальчик — статуя с мраморными глазами. Статуя хочет в храм. Там, наверное, хорошо. Прохладно…

— Эй, что с тобой?

Эхион подхватил его, не дав упасть.

— Идти можешь?

Амфитрион кивнул. В голове снова помутилось. Зря он оставил во дворце шляпу. Ну, красная. Зато голову бы не напекло. Сейчас бы воды… Словно отвечая мольбе, от храма к мальчику уже шел Пеон, божественный врач. Так идет к берегу морская волна — плавно, текуче. Бог делался выше, ниже…

— Радуйтесь, уважаемые. Я Меламп, сын Амифаона, целитель.

Волна остановилась.

— По-моему, ребенок нуждается в помощи.

Нет, не Пеон. Темная борода колечками. Лицо смуглое, доброе. Морщинки в уголках глаз. Наверное, его Пеон прислал. Вместо себя. Сам не смог прийти…

— Ты болен, Амфитрион, сын Алкея.

— Я здоров, — мальчик шмыгнул носом.

— Ну да, конечно. Заночевали в пути?

— Ага…

— К утру костер погас. Ты продрог. Роса пропитала плащ…

— Откуда ты знаешь? И мое имя…

«Все-таки бог? — обожгла лихорадочная догадка. — Неужели?!»

— Я не говорил тебе, как меня зовут!

— Я не только излечиваю, — подмигнул ему Меламп. — Я еще и прорицаю.

Он приложил ладонь к пылающему лбу Амфитриона. Повеяло ветром с моря; пелена, застившая взор, исчезла. Ладонь переместилась на грудь.

— Что ты делаешь?

Эхион с подозрением смотрел на Мелампа. Целитель ответил спарту мягким, успокаивающим взглядом. Будто брата признал. Может, они родичи? Дальние?

— У ребенка жар. Я отведу его в храм и прогоню болезнь.

— Если с внуком Персея что-нибудь случится… Ты понял меня?

— Конечно же, случится, — улыбнулся Меламп. — Он выздоровеет.

Спарт кивнул:

— Хорошо.

— Ждите нас здесь.

И снова Эхион послушался. Хотя раньше Амфитрион был уверен: спарт слушается только дедушку Персея. По дороге к храму мальчик смотрел под ноги; вернее, на тень идущего впереди Мелампа. Тень струилась, как хвост. Солнце светит им в спину? Значит, тень должна падать вперед. А у Мелампа… Мысли плавились воском на огне, меняя форму. Тень, свет…

— Осторожней, не споткнись. Дурной знак.

В храме царила прохлада. На жертвеннике горел огонь. На стенах, под потолком — фрески. Пеон с чашей, Пеон со змеей, Пеон исцеляет богов и людей…

— Разденься. Ложись сюда.

Не на жертвенник, хвала богам! За алтарем стояло ложе из розового мрамора. Камень приятно холодил разгоряченное тело. Сняв с плеча холщовую сумку, Меламп извлек из нее две чаши из змеевика, зеленого с прожилками, связки трав, палочки темного дерева… Опустившись на колени, установил чаши на ближних углах алтаря; налил воды, добавил лекарств из флаконов. Не заботясь достать нож, прокусил себе запястье; вознес руку над чашей, дожидаясь, пока капля крови набухнет и упадет в зелье. Сейчас Меламп — силуэт в храмовом сумраке — был очень похож на бабушку Андромеду, когда та грозила Эмпузе. Защитник, уверился мальчик. Поделившись кровью, целитель бросил в пламя пучок трав.