Внуки красного атамана
Шрифт:
– Я у тебя работу хочу попросить, а ты - больной, дохлый!..
– Ага-а!.. Так-так.
– Темка сильно удивился.
– Но ты же на любую работу не согласишься, а?
– На лошадях бы мне...
– Невозможно. Все лошади в разгоне - обоз за лесом в Шахты ушел, не скоро вернется... Телят пасти пойдешь? Даше трудно одной. А хлеб начнем молотить дам подводу зерно от комбайна отвозить. Ладно?
– Ладно, - кривясь, ответил Егор.
– Не убежишь?
– Тю, крестный! Раз взялся - значит, буду работать без дуриков.
–
– Да что ты заладил "смотри да смотри"?.. Не слепой, вижу.
– Хорошо, понял тебя... Да, чуть не забыл. Там, в сарае, Гера стоит. Доставь ее агроному, он дома сейчас. Но сначала бабке на глаза покажись... Кстати, тебе мой Васюта на глаза не попадался? Тоже не ночевал дома, фантазер такой. Все животный мир изучает.
– Не видел я его ни вчера, ни позавчера.
Оседлав брюхатую Геру, Егор отъехал от табора. Вдыхая теплый медовый пар земли, он оглядывал поля с таким интересом, будто видел впервые. Или выщербленная дедова шашка срубила какую-то пелену перед глазами, и он стал видеть лучше и понимать все яснее?
За подсолнухами начиналось поле зреющей пшеницы. Синее небо звенело жавороночьими песнями. Солнце пригревало, роса быстро испарялась, и от пшеницы потянуло духом разломленной пополам горячей буханки.
Хорошо-то как! Эх, взмыть бы над степью ястребом и пролететь со свистом! Гикнув от избытка чувств, Егор поддал шенкелями. Испуганная Гера побежала рысью, не поняв настроения седока. Тогда Егор стал поддавать шенкелями до тех пор, пока лошадь не побежала вскачь.
На целинном косогоре буерака в зарослях донника и чернобыла он неожиданно увидел небольшой шалаш. Из него выскочил Васюта и отчаянно замахал руками:
– Стой! Стой!.. Куда разогнался?!. Егор натянул поводья:
– Тпру-у, Гера!.. Ты что тут делаешь, Васютка? Васютка, взволнованный, взял лошадь под уздцы. На шее у него болталась половинка бинокля.
– Братушка, объезжай кругом.
– Это ж почему?
– удивился Егор.
– На той стороне буерака лисица с лисятами живет. Сейчас она кормит их. Дрофу принес лисовин.
– Да ну!.. Дай посмотреть.
Егор спешился. Васюта помог ему навести трубку на лисью семью. Лиса сидела у норы, вырытой на взгорке в кустах дубняка, а лисята - их было четверо, мешая друг дружке, раздирали дрофу.
– А где же их отец - лисовин?
– спросил Егор.
– Он лежит в засаде. Его не видно.
– Откуда ты знаешь, что это сидит лиса, а не лисовин?
– Егор отдал ему трубку.
– Я их в лицо знаю... Ну езжай, Ёра. Я потом тебе подробно про них расскажу. Я все записываю в тетрадку... Никому не рассказывай про лисиц, ладно? А то им не дадут покоя.
– Ладно, не расскажу, - сказал Егор и заглянул в шалаш. Там лежали старый полушубок, фляга с водой, полбуханки хлеба.
– Ты тут надолго устроился? Тебя отец ищет.
– Скажи ему, что я лисиц изучаю, пусть не беспокоится. А где я - не выдавай. Приедет сюда - распугает зверей,
– Ладно, не выдам тебя, не беспокойся.
Егор любил своего братана Васютку и жалел его. Странностей у того всегда хватало. Но с тех пор как отец привез Васютке с финской войны половинку бинокля, их, этих странностей, у него прибавилось. Братана можно было встретить в самом неожиданном месте в полном одиночестве в любое время суток, занятым наблюдением за животными или насекомыми. И никто не мог оторвать его от этого занятия.
Однажды Васюта неотрывно в течение целого дня следил за жуками-скарабеями: ему, видите ли, обязательно нужно было узнать, куда они закатят навозный шарик и куда пойдут ночевать.
Далеко объехав лисью семью, Егор выправил Геру на дорогу к станице. Дома он бабку не застал. Она поехала в районную больницу навестить деда.
Агроном Уманский жил в курене раскулаченного и сосланного в Сибирь Кузьмы Поживаева. Ограды вокруг усадьбы не было, двор зарос лебедой, старый сад одичал - там гомонили скворцы, но сам курень выглядел аккуратно: обмазан оранжевой глиной, как у всех, ставни выкрашены бордовой краской, возле веранды росли розы. Их хватало всем станичным парубкам.
Увидев Егора, подъехавшего под самые окна, агроном вышел во двор.
– А не троянского ли коня ты привел в мою крепость, юный воин?
– спросил он, подозрительно оглядывая брюхатую Геру.
– Это кобыла, - ответил Егор.
– Ах, кобыла! Приму к сведению. Задки бьет? Кусается?
– Да нет, смирная.
– А что ж она такая брюхатая? Жеребая?
– Нет, прожорливая очень.
– Ну, это еще ничего. Главное, чтобы не кусалась и не брыкалась. Ну давай запрягать в двуколку эту Андромаху или как там ее...
– Ее Герой зовут, - сказал Егор, улыбаясь.
– Ну вот - Гера!
– удивился Уманский.
– Так и знал. Кондовые лошадники-коневоды обожают греческую мифологию. В конюшнях у них жрут сено, ржут и брыкаются Зевс, Гера, Геркулес, Андромаха и другие олимпийские боги и герои. Каково, а, брат?
Егор засмеялся. Ему понравилось: боги жрут сено, ржут и брыкаются в конюшнях.
– О, ты, вижу, оценил мой юмор, меня это очень тронуло, Слушай, друг Егор, мне нужен помощник. Ты свободен? Важное дело есть.
– Да мне бригадир поручил телят пасти с Дашей Гребенщиковой.
– Я договорюсь с бригадиром.
– Ладно, - быстро согласился Егор. Он был рад поработать с Уманским.
Погрузив на двуколку бидон с керосином, они выехали в степь. К полудню добрались к шляху, который проходил через колхозные поля от переправы через Донец к районной станице Старозаветинской. Уманский остановил лошадь на обочине, около участка привядшей травы, опутанной густой светло-желтой сетью повилики.
– Это опаснейшая зараза, - сказал Уманский.
– Кускута европеа. Это та же коричневая чума, что сейчас опутала всю Европу... Егор, никакой пощады кускуте европее! Огнем выжжем ее дотла!