Внуки красного атамана
Шрифт:
И Миня любил гостить у своячницы: столько всяких наливок и настоек изготавливала она каждый год и хранила в подвале - и не для пьянства, а для "избавления человека от болестей и горестей", как присказывала она, угощая.
Феклуша, женщина статная, седовласая, с лицом свежим, нежно-румяным и по-молодому ясными серыми глазами, радостно встретила их. И обняла, и поцеловала, и поклонилась - отчего на душе у Егора стало как-то празднично, и защебетала вздрагивающим от полноты чувств голосом:
– Да милые вы мои, родные! Наконец-то появились, порадовали. Глаза устали
Миня крякал, усы подкручивал, плечи расправлял - гоголился.
А Феклуша еще раз каждого обняла, расцеловала в щеки, ласково посмотрела в глаза.
– Ну молодцы, праздник мне устроили!.. И Назара жду. Вот-вот нагрянет, прислал письмо,
Помня вкусы и желания гостей, она тотчас отправила Егора в сад, а Миню повела в прохладный подвал. Егор знал, они оттуда выйдут не скоро. Бабка Фекла в компании деда сама была не прочь опробовать лечебные настойки и наливки.
Егор прошелся по огороду и по ягоднику, взял свою долю с каждой грядки, с каждого куста, а потом забрался на старую черешину, которую любил с малых лет. Ничего не знал соблазнительнее и аппетитнее сочных, крупных, просвеченных солнцем черешен. Полез на самую вершину раскидистого дерева - там они, чуть привялые, были послаже. Набивал ими рот, сколько влезть могло, алый густой сок тек по подбородку и животу. Наевшись досыта, уселся в рогульке ветвей. Прохладный ветер с реки, пахнущий луговыми травами и водорослями, обдувал его. Сизые скворцы вдруг падали с неба, пробивая крону черешины, и, заметив полусонного Егора, тревожно свереща, шумно выпархивали из нее.
Собираясь уже спускаться вниз, Егор услышал знакомый свист. Только Санька мог так свистеть - подражая паровозу. "Ага, наверное, с отцом приехал!" подумал он. Присмотрелся, где находится шахтинский братан. Тот стоял посреди гороховой грядки, лущил стрючки. Не отозвался. "Попасись пока!" Любопытно ему было понаблюдать за Санькой со стороны. Он заметно подрос, стал шире в плечах и крепче с виду с тех пор, как бывал у них - два года назад. Ну и смешной же был тогда этот Санька!
Как-то стали они бороться у скирды за сараем. Егор с первой же минуты положил его на лопатки.
– Это случайно вышло!
– завопил Санька.
– Я не подготовился как следует. Давай еще раз. Айн момент!
Глубоко дыша, стал он делать упражнения: напрягал не очень крутые, еще жидковатые мышцы рук и груди, приседал, с шумом вдыхая и выдыхая воздух.
Егор смеялся, глядя на него.
– Смейся, смейся... Ты у меня сейчас получишь, братуха! Зверски перекосив остроносое, обрызганное коричневыми кляксами лицо, Санька кинулся на него, наклонив стриженую, в белых шрамах, голову.
– Ха-ха!
– смеялся Егор.
– Крыса-мыша! Напугал - ноги затряслись, упал разбился.
Он опять ловко кинул Саньку на сено, но положить на лопатки не сразу смог. Братан, тощий, жилистый, выскальзывал из рук, словно намыленный. Наконец выдохся.
– Сдаюсь, братуха, твоя
– Я в нашей бригаде всех кидаю, - похвастался Егор. Санька, отряхиваясь, хмыкнул.
– Думаешь, вру? Спроси у Грини. Меня все боятся. Одного Степу Евтюхова не могу одолеть. Тоже сильный, чертяка! Бьемся, бьемся, носы и губы расквасим юшка бежит!
– а никто верх не возьмет. А ты... Крыса-мыша ты...
Санька с наскока вцепился в его сорочку. Устрашающе водя глазами и брызгаясь горячей слюной, прошипел:
– Жалко, что ты мой братуха, а то бы я показал тебе по-шахтерски крысу-мышу!
– Кому ты грозишь, Санька? Я старше тебя на год с лишним, так уважай.
Санька покраснел так густо, что скрылись коричневые кляксы на лице. С чувством независимости проговорил:
– А ты не дразнись. Какая я тебе крыса-мыша?.. Старше, старше... Ну и что, если старше? Заслужи, так буду уважать.
– Ну ладно, ладно, - примирительно сказал Егор.
– Я тебе по-свойски, без обиды, а ты кидаешься...
...Вообще-то, Санька - парень что надо! Истинный Запашнов... Правда, немного горячий, но это пустяки, главное, честный, смелый и гордый - не дает себя в обиду.
Егор пригляделся к нему сверху. Приодет - фу-ты ну-ты! Брюки наглажены, сорочка на нем белая, в голубую полоску. Штиблеты модные - с тупыми носами... Что ж, дядя Назар зарабатывает крупно. В штреке уголек ковыряет. В почете он на шахте "Нежданной". Застрельщик соревнования. С самим Стахановым лично знаком. Дядю Назара Егор знал мало. В двадцать шестом году, когда он только родился, дядя Назар скрылся с дочкой бывшего урядника Шляхетникова - украл ее, так как тот не хотел родичаться с коммунистом Запашновым. Показался он в станице года через три, после рождения Миши, старшего Санькиного брата. Шляхетникова к тому времени за всякие недоразумения с Советской властью сослали в Сибирь...
Егор, отдуваясь, спустился вниз.
– У-у, набил живот!
– сказал Санька, крепко пожимая руку. Показывая, между прочим, ему свою силу.
– А ты здорово вырос...
– Я-то вырос?! Ты на себя оборотись. Вот ты вырос, настоящим мужиком стал. Небось, жениться собираешься, а?
– Тю на тебя, братуха!
Они посмеялись, тиская друг друга.
– Ты с отцом приехал?
– спросил Егор.
– С ним, с паханом. В отпуске он. Ему путевку в санаторий давали, а он отказался: поеду, говорит, к тете Фекле лечиться. На пользу, мол, ему идут ее настойки и наливки. Уже в подвал залез, сидит там с дедом и Феклой. Гудят, регочут.
Пошли искупаться. Донец - сразу же за левадой. Разделись у старых тополей, полезли в воду. Санька плавал неважно, побаивался глубины; и Егор на этот раз не насмешничал, обвиняя братана в трусости. А раньше ему было почему-то интересно поиздеваться над ним, посердить его. Но, право же, где было Саньке научиться хорошо плавать? В вонючей, черной от угля речке Грушевке, протекающей мимо их шахтерского города, где и воробью по колено?..
И обидчивый, самолюбивый Санька, быть может, в благодарность за его деликатное поведение чуть позже, когда они возвращались с купания, поделился с ним своей тайной: