Во имя Абартона
Шрифт:
Реджинальд остановился.
– Сказать?
На самом деле они стояли очень близко друг к другу. «Расхаживал» - это так, одно название, от кровати до комода было три шага. От двери до кровати — столько же, и Мэб уже проделывала их, обнаженная, возбужденная и злая. Тогда она не знала, что будет хотеть Эншо безо всякого колдовства, без глупого, старого выдохшегося зелья. Ладони закололо. Положить их на грудь, толкнуть, вынуждая Реджинальда упасть на постель, и испробовать его всего на вкус. Мэб морально была готова ко всему, что подскажет воображение, подстегнутое похабными романчиками кузины Анемоны.
Для верности Мэб спрятала руки за спину. Нет, секс — это хорошо. Но сейчас это все испортит. Сейчас надо прояснить ситуацию, а Эншо молчит. Стоит, прислонившись к спинке кровати, и молчит.
Молчала и Мэб, боящаяся предстоящего разговора. Боящаяся услышать резкое «нет» и немного боящаяся «да», потому что оно меняло слишком многое. И немного обиженная, потому что разве женщина должна признаваться первой? Для чего вообще нужны мужчины?!
– Мэб, я… - Реджинальд запнулся, в очередной раз доказывая, что толку нет от «сильного пола».
Эти короткие слова, ее имя, произнесенное глубоким волнующим голосом, стали отчего-то последней каплей. Мэб развернулась и бросилась наутек, собираясь укрыться в своей спальне. А лучше в гардеробной, в шляпной коробке на верхней полке.
Дверь открылась со скрипом, Мэб переступила порог и замерла, глядя на дорожные сундуки, ее любимые, вместительные. В них так удобно привозить из путешествий книги. Крышка одного была откинута, а внутри аккуратно уложена одежда. Пахло лавандой.
– Это… как понимать?
– Я собирался тебя похитить.
Мэб обернулась, глядя на Реджинальда. Он замер в дверях, вроде бы в нерешительности, а в глазах между тем горел огонь, от которого мурашки бежали по коже.
– Я собирался поговорить с тобой, полтора часа репетировал перед зеркалом, но все какая-то ерунда выходила…
Мэб нервно хихикнула. Репетировал. Перед зеркалом. И почему она до такого не додумалась?
– А письмо написать ты не пробовал?
Мэб сделала шаг вперед и обе ладони положила Реджинальду на грудь. Кожу заколола то ли грубоватая шерсть пиджака, то ли предвкушение. Мэб замерла, охваченная самыми противоречивыми желаниями, глядя на Реджинальда снизу вверх. Он выглядел усталым и немного печальным. С таким лицом не в любви признаются, а о похоронах сообщают. Что за речь он вообще репетировал?!
Пальцы нежно коснулись щеки, отвели за ухо волосы. Реджинальд все смотрел, точно выискивал что-то в ее лице, и Мэб смотрела в ответ. В горле пересохло. Мэб сглотнула, облизнула губы, и взгляд переместился на ее рот.
– Мэб… - никогда прежде голос Реджинальда не звучал так неуверенно.
И тогда Мэб, пусть это и казалось неправильным, взяла инициативу в свои руки. Она привстала на цыпочки, ухватила крепко оба лацкана пиджака и поцеловала Реджинальда. Он ответил после секундной заминки, и ответил так страстно, так жарко, что закружилась голова и подкосились ноги, а перед глазами замельтешили разноцветные «мушки». Оторвались они друг от друга только когда стало не хватать воздуха, и кровь застучала, зашумела в ушах. Замерли, дыша тяжело, прерывисто.
– Я все еще собираюсь похитить тебя, Мэб Дерован, - горячая ладонь провела по щеке, по шее, легла на плечо, обжигая сквозь слои ткани.
– Нет возражений… - пробормотала Мэб. В глазах Реджинальда появилось удивление. О, не ждал же он, что Мэб будет сопротивляться?!
– Поцелуй меня наконец!
Этот, новый поцелуй вышел нежным, следующий — страстным, а еще один голодным, почти мучительным. Пальцы уже сражались с пуговицами. Пиджак, а за ним жакет Мэб быстро оказались на полу. Жилет был расстегнут. Длинные, горячие пальцы ловко справлялись с застежкой на платье, рядом маленьких пуговиц-жемчужин. Одна за одной, все они были расстегнуты. Ладони легли на плечи, медленно спуская платье вниз, наслаждаясь одним только процессом. Прикосновение шелка к напряженной, почти пульсирующей коже будоражило воображение. Платье скользнуло до талии, потом по бедрам, оставляя Мэб почти обнаженной. В одном только тонком, шелковом белье, которое холодило кожу. Казалось, только одно это не давало Мэб вспыхнуть под взглядом и поцелуями, и горячими прикосновениями.
Нужна была краткая передышка, чтобы не расплавиться, и Мэб, отстранившись, принялась расстегивать рубашку Реджинальда. Хотелось видеть его обнаженным. Необходимо было видеть его обнаженным, иначе — никак. Пока она расправлялась с пуговицами, обтянутыми тканью и туго сидящими в петлях, горячие руки продолжали исследовать ее тело. Шелк не служил преградой, он скорее распалял еще больше. Когда пальцы коснулись соска и сжали его сквозь скользкий шелк, Мэб не сдержала стон. Вновь утратив инициативу, она упала на грудь Реджинальда, позволяя его рукам и губам делать все, что заблагорассудится. Невозможно было думать, остались одни только острые, яркие, едва не болезненные чувства. Легкое отрезвление пришло, когда Реджинальд подтолкнул ее мягко к кровати.
– Сундук!
– слабо запротестовала Мэб.
Сундук с грохотом повалился на пал, аккуратно уложенные платья разлетелись вовсе стороны. Мэб не смогла сдержать смех, рассмеялся и Реджинальд, и это вызвало мурашки по всей коже. Опустившись на пол возле постели, на ворох платьев, он начал медленно, ведя пальцем по коже, снимать чулок, потом второй. Поцелуй опалил колено, и в памяти всплыла та сумасшедшая ночь после бала. Реджи, должно быть, вспомнилась она же, потому что глаза его блеснули озорством, а губы прижались к бедру немногим выше колена, еще выше, еще. Мэб откинулась на постель, всхлипнув, почти захлебнувшись наслаждением. Вздрагивая при каждом поцелуе, она комкала атласное покрывало, и рассыпавшиеся по постели серьги и запонки кололи ладонь. Наслаждение, охватывающее ее, было слишком велико, почти непереносимо, но еще сильнее была охватившая ее нежность. Хотелось получить больше и подарить больше. Она нащупала вслепую ворот, подтянула Реджинальда к себе — затрещала ткань — и принялась покрывать его лицо поцелуями.
В какой-то момент они перекатились по кровати, Мэб оказалась сверху, оседлала Реджинальда и уперлась ему в грудь ладонями.
– Значит, ты собрался меня похитить? И куда увезти?
Ладонь медленно, волнующе провела вверх от колена по бедру. Взгляд, горящий, будоражащий фантазии, которых стало теперь еще больше, Реджинальд не отводил от лица Мэб. Под этим взглядом становилось жарко, грудь вздымалась, соски натягивали бюстье и ныли, когда касались не холодного шелка, а кружевной отделки.
– К морю, - ладонь сжала бедро.
– Тебе нравится море?
Мэб утратила нить разговора, и потому просто кивнула. Поерзала. Ногтями царапнула грудь Реджинальда, так что и он утратил к беседе интерес. Куда привлекательнее были поцелуи, глубокие, жаркие, кружащие голову, и Мэб затерялась в них. И убедилась теперь окончательно, что вспыхивающая между ними страсть не была наколдованной. Она хотела Реджинальда больше, чем раньше; сильнее, чем под воздействием «Грёз». И наслаждение было острее. И Мэб выстанывала, бормотала его имя, выгибаясь, отвечая на каждое движение, подставляясь под поцелуи. «Я люблю тебя» не сорвалось с языка только потому, что удовольствие стало слишком велико, и Мэб затерялась в нем без остатка.