Во имя Абартона
Шрифт:
Члены Совета слушали молча. Арнольд, опытный оратор, пересказывал последние события спокойно, без лишних эмоций. Мэб не сумела бы так быстро сориентироваться, и к неприязни и раздражению примешивалась зависть.
Обстановка в Абартоне в изложении Арнольда выглядела сложной, требующей немедленных действий, и в то же время — стабильной. Требовалось вмешательство, но не было при этом поводов для паники. Мэб не удалось бы нарисовать такую идеальную картинку.
Первое, что спросил лорд Манфул, глава Попечительского Совета, когда Арнольд закончил:
– Каково состояние господина вон Грева?
И снова «господин». Мэб с трудом сдержала
– Его осматривает доктор Сэлвин, нам нужно дождаться результатов.
Манфул покачал головой.
– Если все так, как вы говорите, лорд Теофиль, дело надо немедленно взять под контроль.
Манфул напоминал моржа: грузный, с оплывшим лицом, обвисшими брылями и нелепыми усами щеточкой. Он казался обманчиво безобидным, даже немного комичным, но Мэб помнила рассказы отца. Манфул был непримирим, негибок, решителен, и любыми путями добивался своего. И его не всегда останавливали соображения нравственности или человеколюбия. Он с радостью похоронил бы проблему.
Отчасти он так и сделал: о Лили Шоу не заговаривали. Ее соблазнение было досадным происшествием, а смерть — сопутствующей жертвой. О самочувствии Мэб справились, и она ответила сухо, стараясь не скатываться в грубость, что все в порядке.
– Сколько из старших профессоров остались в Абартоне?
– когда с «формальностями» было покончено, Манфул взял деловой тон.
– Трое кроме меня, милорд, - спокойно ответил Арнольд и сощурился, припоминая.
– Все верно, трое. По большей части все уже разъехались. Летом планировали остаться не более двух дюжин. У нас затеян ре…
Председатель Попечительского Совета вскинул руку, останавливая Арнольда.
– Кто это?
– Леди Хамбли, Бароли и Энвил.
Лорд Манфул нахмурился.
– Женщина, выживший из ума алхимик и простолюдин.
Арнольд предупреждающе сжал руку Мэб, не позволяя заговорить, и вовремя. Захлестнуло возмущение. Мэб и сама не знала, что разозлило ее больше: слова о женщине, старике или простолюдине. И все же, Мэб нашла в себе силы благоразумно смолчать, продолжая прислушиваться. Лорд Манфул, чье участие в жизни Абартона обычно ограничивалось пожертвованиями — последний раз он был тут лет семь назад — ловко и не без фантазии раздавал распоряжения. Они были самые здравые: сократить до минимума число студентов, остающихся в кампусе на лето; обеспечить полиции и пожарной охране доступ во все помещения; допросить Дильшенди и убедиться, что его Дар не повредит Абартону (о Лили и речь уже не шло); число профессоров также сократить при необходимости; если потребуется, найти предлог и продлить каникулы. Такие здравые по отдельности, все вместе — и тем более из уст Манфула — меры производили самое неприятное впечатление. Любым путем защищался… не порядок даже, а своего рода уклад — в средневековом понимании. В Абартоне может твориться все, что угодно, но об этом никто не должен знать. Вспомнились слова Миро: «Вы знаете, как у нас дела делаются, профессор». Что ж, теперь Мэб действительно хорошо это знала. А еще она поняла, что совершенно не хочет усугублять это знание. Оставшись, она услышит много такого, что заставит ее разочароваться и в людях — хотя куда уж больше — и в Абартоне. Сочинив мало-мальски убедительный предлог, Мэб поспешила покинуть переговорную, а там и здание.
На пороге она столкнулась с Дженезе Оуэн.
Профессор проклятий придержала дверь и замерла, разглядывая Мэб. Как всегда под
– Профессор Оуэн, - Мэб кивнула сдержано и получила в ответ новый неприятный взгляд, от которого мурашки бежали по коже.
– А я от вас такого не ожидала, - медоточиво сказала Дженезе Оуэн.
– Только не от вас, леди Дерован.
– О чем вы?
– нахмурилась Мэб.
По губам Дженезе Оуэн скользнула очень неприятная «все понимающая» улыбка.
– Об «ударе», постигшем нашего дорогого ректора. Вы, судя по всему, сильно его ненавидели, раз наложили такое проклятье.
Мэб сощурилась.
– Это ваше профессиональное мнение, леди Оуэн? Придержите его при себе.
И Мэб прошла мимо, отчаянно молясь про себя, чтобы эта нелепая история с «проклятьем» не стала новой университетской сплетней. Сейчас только этого не хватало.
* * *
Выходя из общежития Королевского Колледжа Реджинальд нос к носу столкнулся со служителем. Подмышкой тот держал кипу плакатов, зачарованных наспех, со вкривь и вкось идущими буквами. Один такой уже был приклеен — также криво — к доске объявлений у входа. Экзамены в связи с внезапной болезнью ректора переносились на осень, а каникулы продлевались на неделю. Это едва ли кого-то расстраивало, в том числе и Реджинальда, но неприятный осадок оставался. Словно таким грубым, незатейливым образом пытались залакировать проблему.
Впрочем, с кем бы Реджинальд не заговорил по дороге, отзывы были едиными. Всем не терпелось покинуть Абартон, провести пару месяцев в стороне. Как резонно заметил профессор Боли, сухонький преподаватель права и один из кураторов Королевского Колледжа, столько всего произошло за последнюю пару месяцев, что впору предположить, что Абартон проклят, и от него стоит держаться подальше. Реджинальд чуть было не послал профессора с такими разговорами к Дженезе Оуэн, но удержался от грубости. Только кивнул сухо, показывая, что не желает продолжать разговор. Боли, словоохотливый и любящий читать нравоучения, насупился, покачал головой и отстал.
Из кабинета ректора, куда Реджинальд поднялся, надеясь найти человека, несущего хоть какую-то ответственность за творящееся в Университете, выносили вещи. Папки складывались в ящики как попало, они, впрочем, изначально были на столе и полках свалены как попало. Если и существовала какая-то система, знал о ней один только вон Грев.
Профессор Арнольд стоял над этим разгромом в явной растерянности.
– А-а, Эншо! Как ваш разговор с юным Дильшенди?
Реджинальд пожал плечами.
– Ясно. Попечительский Совет хочет, чтобы мы узнали у мальчика о его Даре. А еще разобрали горчичные семена и вспахали море, очевидно. Вот не могли вы довести вон Грева до удара в более спокойное время?
– Я не доводил ректора, - сухо сказал Реджинальд.
– Верно, верно, вы правы. Извините, - Арнольд тряхнул седой шевелюрой. Встревоженный и растрепанный, он походил на безумного ученого из кинокартины.
– Столько всего навалилось сразу. А я, вашими, Эншо, стараниями, назначен теперь ВРИО ректора. Утешает только слово «временный».