Во имя Твое
Шрифт:
– Дурачок! Опять хотел доказать, что сильный? Ты представляешь, что было бы с мамой, если бы ты серьёзно покалечился?
Оказалось, прыгнув, он напоролся на «розочку» разбитой бутылки. Стекло чудом не вонзилось в глаз, но разрезало подбородок почти до кости. К тому же Игорь здорово саданулся головой и лицом о предельный столбик переводного механизма стрелок. Результатом чего стало, к счастью, только небольшое сотрясение мозга и трещина в челюсти.
– Господи! Господи! Мы когда-нибудь его потеряем! – не переставала причитать мать. За что отец, полушутя, полусерьёзно отвечал, что такова доля всех мужчин – вечно нарываться на неприятности.
– Ничего с ним не будет! Он у нас худющий, а на худых всё заживает быстро.
Игорь и вправду рос таким, словно мышцы и даже минимальная жировая прослойка существовали в каком-то другом измерении, и он не знал в каком. Казалось, кожа у него сразу приросла к костям, и потому их можно было легко пересчитать. Появлению хоть какого-то рельефа мышц не помогали даже изматывающие спортивные тренировки и игра в футбол даже не до седьмого, а до десятого пота. Игорь оставался костлявым и малорослым. Но отчаянная безбашенность и неукротимая фантазия в плане выдумывания приключений, сделали Игоря Граля непререкаемым авторитетом местной шпаны. Если где-то что-то происходило, виновника не искали. Его просто знали. После футбола любимым занятием было чтение. Книги Игорь любил с какой-то маниакальной страстью. Эту увлечённость целиком поддерживал и поощрял отец. Дома была неплохая библиотека и, мальчик читал практически всё свободное время. Если бы не проклятая школа! Поэтому настоящим счастьем было заболеть. А с этим долго мучиться не приходилось. Достаточно было слопать снежок, заменить леденец сосулькой. Или выскочить на улицу, когда холодно, без пальто. Всё! Ура! По крайней мере неделя свободы от школы обеспечена. Можно валяться в кровати и читать любимого Жюль Верна или Вальтера Скотта. Да что угодно! Лишь бы читать! Ради этого можно было перетерпеть противные лекарства и даже вынести совершенно жуткие банки. Процесс погружения в невероятный книжный мир, правда, прерывала мама с её вечным «Покушай, сынок!». Вообще-то можно было, пока она не видит, затащить в кровать какой-нибудь еды, типа печенья, булок, конфет. Правда, если подобное вскрывалось, то мама вспоминала все методы педагогического влияния и, преодолев бурное возмущение сына, отбирала с трудом добытое пропитание. Самое ужасное следовало, если она забирала книгу. Но здесь достаточно было разревется, и книга немедленно возвращалась.
А вот на учителей, внезапно засёкших чтение во время урока, вопли Игоря не имели никакого воздействия. Учителя вырастали над ним почему-то именно тогда, когда в книге был самый интересный момент. А поскольку обычно он читал на тех уроках, которые ему были до лампочки, например, физика, математика или совсем ненавистная химия, которые преподавали учителя –мужчины, то отбирание книги сопровождалось обычно крепкой затрещиной или выкрученным ухом. Плакать при всех было табу. Поэтому приходилось терпеть.
Поскольку мама работала здесь же, в школе, то искать её для разговора об Игоре труда не составляло.
Директор школы, фронтовик, истоптавший военные дороги ещё с финской компании и закончивший этот путь, перебравшись через те самые Гоби и Хинган, носивший самое, что ни на есть русское имя, отчество и фамилию, Александр Иванович Смирнов, не склонен был драматизировать ни одну ситуацию и всегда считал, что до тех пор, пока ребёнок не совершил ничего, нарушающего закон, если он не подличает из-за угла, и не ставит подножку слабому, его поведение вполне нормально и естественно. Ну, а шалости? В конце концов он и сам когда-то был пацаном. Другое дело завуч. Её взгляды на учебный процесс и на поведение учеников контрастировали со взглядами директора резко и однозначно. Елена Станиславовна Чванова считала, что поведение в стенах школы должно соответствовать раз и навсегда прописанным методическим указаниям, постановлениям Министерства образования, а учащихся следует воспитывать в идеалах нерушимой верности партии и правительству, несокрушимой благодарности советской власти и лично товарищу Сталину, память о котором Чванова хранила, как святыню. Любое отклонение от этих правил наносило ей личное оскорбление. Игоря Граля Елена Станиславовна ненавидела всеми фибрами души, хотя и понимала, что это совершенно непедагогично. Именно этот ребёнок не только выбивался из установленных завучем рамок, но и разрушал в щепки всю так тщательно возведённою ею конструкцию. К тому же Елене Станиславовне было прекрасно известно, с чьей лёгкой руки вся школа, не исключая педагогический персонал, за глаза называет её гализдрой.
– Анна Петровна, Вы всеми уважаемый педагог. Но поведение Вашего сына не может не внушать опасений о его дальнейшей судьбе – Елена Станиславовна чеканила каждое слово.
– Он не просто хулиганит, хотя и об этом, о тех юношах, с которыми он водит дружбу, стоит поговорить. Вы знаете, что он практикует входить в класс через окно?! А будильник, зазвонивший на всю школу в коридоре? Оказалось, Ваш сын пытался вытащить пружину! Но главное то, что Игорь безобразно, гадко дерзок! Он не признает никакой школьной субординации. Ему абсолютно всё равно, кто перед ним, одноклассники, учитель или даже завуч. Он вступает на уроках в пререкания, вечно стремиться показать своё «я». «Я считаю». Вы подумайте! Он считает! Двенадцатилетний мальчишка уверен, что он может указывать учителю, что нужно говорить на уроке! Это неслыханно! А какие вопросы он задаёт учителям?! Вот, буквально вчера учителю истории Вашим сыном был задан вопрос: почему история Руси начинается только с девятого века? А что было до этого?
Директор набил трубку дорогим табаком, пыхнул и перебил тираду завуча встречным вопросом:
– Елена Станиславовна, а правда, что было на Руси до девятого-десятого столетий? Мне этот вопрос тоже был всегда интересен.
Завуч поперхнулась.
– Простите, Александр Иванович, но есть методические указания, и соответствующие инструкции, где чёрным по белому написано, что и как нужно объяснять учащимся.
– А если ребёнок хочет знать больше написанного в учебнике? Почему он на это не имеет права?
– Ну, знаете! Так мы докатимся вообще неизвестно до чего и подвергнем сомнению такое, о чём и подумать страшно!
– Елена Станиславовна, сомнение и любопытство – суть двигатель науки. Без них всё зарастает тиной и превращается в болото – директор снова пыхнул своей трубкой.– В конце концов, мы ведь не механизмы конструируем, а воспитываем личность. Вот и нужно, соответственно эту личность уважать.
Завуч поморщилась. То ли от запаха табака, то ли от слов директора.
– Уж простите, но вот эти Ваши рассуждения попахивают мелкобуржуазной философией, а мы должны следовать курсом марксистско-ленинской идеологии! Или вы считаете по-другому, Александр Иванович?
Директор ничего не ответил. Только еще больше задымил своей трубкой.
Завуч с каменным лицом вновь повернулась к матери Игоря.
– Кстати, Анна Петровна, раз уж так. Вы знаете, что я поймала Вашего Игоря, когда он в компании очень неоднозначных ребят, курил за углом учебного заведения? А ему, насколько я помню, только 12 лет. 12! Это же… Это же… Кошмар какой-то! И знаете, что он мне сказал, когда я попыталась возмутиться? «Ничего страшного. Папироса придает настоящему мужчине уверенности в себе!» Это как по-Вашему?!
Александр Иванович еле удержался, чтоб не засмеяться. Слегка кашлянув, он произнёс:
– Да, рановато, рановато. Хотя… Я, знаете тоже примерно в этом возрасте попробовал в первый раз. Но Вы все-таки поговорите с сыном, Анна Петровна. Ничего хорошего в этом нет. В любом случае, ещё успеет за свою жизнь накуриться.
Завуч возмущённо вскинула брови.
– Честное слово, Александр Иванович, Ваше попустительство такой разнузданности учащихся не может не вызывать возмущения! Это уж слишком! Сегодня они курят за углом, а завтра начнут распивать спиртное! И я этому не удивлюсь!
– Ну, до этого, думаю не дойдёт. Курению за углом объявим войну, а с остальным… Не вижу я здесь ничего особо криминального. Обычный любознательный шустрый мальчишка. Только вот, Анна Петровна, все ж, объясните сыну, что субординацию и дистанцию нужно соблюдать. Хотя бы возрастную. Не стоит заплывать за буйки.
Как раз в этот момент у двери раздался шум и в директорский кабинет ворвалась красная, как рак, математичка Мирошниченко, тащившая за шиворот упиравшегося мальчика.
– Всё! Моё терпение в отношении этого ученика лопнуло! – голос у математички и без того был высотой октавы в три, а сейчас он добирался до четвёртой.