Во тьме
Шрифт:
Помимо обнаруженных в доме Боба Ферзяка членов семьи Спрингс, у Калибана нашли еще трех детей; самая младшая из них, Карли, не произнесла ни слова, даже когда ее родители навестили девочку в больнице. Рейчел Фаулет на «скорой» отправили в госпиталь — она потеряла много крови. Девушка спаслась только потому, что хотела выжить.
Брэтт Кахилл имел право на две недели отпуска, которые он использовал, чтобы восстановиться и главным образом помочь жене ухаживать за их новорожденным ребенком. Он так и не решил, правильно ли поступил, сохранив в тайне рождение сына, — Кахилл не хотел мешать следствию самим этим фактом; вымотанный арестом Роберта Ферзяка,
Что касается Аннабель, то ее прооперировали, поставили нос на место и после нескольких часов, проведенных в кабинете зубного хирурга, отпустили домой. Основные травмы оказались внутри, а не снаружи.
Смерть напарника и друга, Джека Тэйера, заставила ее страдать сильнее, чем все раны, вместе взятые.
После исчезновения супруга уход Джека показался Аннабель последней вспышкой лампы маяка, гаснущей с первыми лучами рассвета. Обрекая горизонт на молчаливый пустынный сумрак.
ЭПИЛОГ
Было утро четверга.
Необычный свет, проникавший сквозь огромные стеклянные панели, заливал здание аэропорта «Ла Гуардиа».
Сапфир рычал в контейнере, который должны были вот-вот погрузить в самолет. Бролен наклонился и, продев руку сквозь прутья, погладил собаку:
— Все будет хорошо, вот увидишь.
Стоя позади частного детектива, Аннабель спросила тихо:
— А ты? С тобой все будет в порядке?
Бролен выпрямился и повернулся к ней. Он излучал волнующую искренность. Испытав что-то вроде озарения, Аннабель в одно мгновение вновь пережила те удивительные события, которые случились, когда он был рядом, когда снег, превращаясь в капли воды, с невероятным изяществом стекал по его лицу, а ветер на улицах как будто обходил его стороной. В глубине души Аннабель знала, что все это — только призрачные видения, и все-таки иногда ей вдруг казалось, что она замечает тот же увлеченный блеск и в глазах других людей.
Кожей она почувствовала его мягкий, успокаивающий взгляд. Нет, она не хотела этого, она представляла себе это иначе. Близость, но братская, позволившая ей однажды спокойно заснуть у него на руках. Он молчал, и она взяла его ладонь в свою:
— Я никогда не смогу по-настоящему отблагодарить тебя, я обязана тебе жизнью.
— Я обязан тебе свободой.
Вдруг ощутив неожиданный прилив грусти, она покачала головой.
Сзади лента потащила контейнер с Сапфиром; собака, тявкая, рвалась к новому хозяину. Они медленно направились к выходу на посадку.
— Ты не думал устроиться в Нью-Йорке? — спросила Аннабель. — Здесь у тебя не было бы недостатка в работе.
— Здесь мне не было бы хорошо. Этот город мне не подходит, — признался Бролен.
Аннабель нежно вздохнула:
— А есть где-нибудь город, который тебе подходит?
Бролен поднял голову и посмотрел куда-то в глубь терминала:
— Не знаю… Во всяком случае, не этот.
Нью-Йорк постоянно бурлит, современность соединяется в нем с прошлым, Нью-Йорк — город вертикальный, он вибрирует и растет. Он призывает действовать, это — предельно мобильный мир крайностей. И нет, конечно, ни одного другого места в мире с такой же плотностью населения, где ощущаешь себя столь одиноким и столь живым. Столь смертным. Внутри этого города нет ничего определенного, ни в чем не можешь быть уверен. Он высасывает всю
Перед ними мальчик лет десяти мучил вопросами мать, интересуясь всем подряд. Раздраженная его любопытством, она сунула ему «Gameboy», чтобы он замолчал. Ощутив растущую внутри горечь, Аннабель прикусила губу.
— Думаю, я поняла, что ты хотел сказать там, на причале, по поводу Калибана — что он был платой за наши излишества, — призналась женщина, глядя на замолчавшего мальчика.
— Он был всего лишь стечением обстоятельств. Звеном в цепи. Кто будет следующим?..
Взгляд частного детектива стал печальным.
Они подошли к выходу на посадку, теперь их разделяла нарисованная на полу белая черта.
— Надеюсь, ты когда-нибудь окажешься в Нью-Йорке проездом… Дай мне знать.
Она не хотела дружить по переписке и общаться на расстоянии, по телефону. Она знала, что им обоим одинаково нравится видеть близкого человека, чувствовать его тепло. Самым сильным и самым понятным для них было обоюдное молчание. Молчание, при котором обо всем говорят взгляды, улыбки подбадривают, а склоненная на плечо голова способна поведать больше, чем длинный монолог. Их одиночества неловко соприкоснулись, и тени за их спинами, тоже взявшись за руки, затанцевали на полу.
Бролен сунул пальцы в карман и вытащил оттуда пвен, подаренный ему Мае Заппе.
— Возьми — вернешь ожерелье бабушке и поблагодаришь ее от моего имени.
— Думаю, она хотела бы, чтобы оно осталось у тебя.
Но даже в улыбке Бролена Аннабель не заметила настоящей радости.
— Я возвращаюсь домой, там мне не придется опасаться умных людей, — произнес он тихо.
Деревянные бусины постукивали в ладони Аннабель.
— Я счастлив, что встретил тебя, — сказал он. — Может быть, когда-нибудь, но уже при других обстоятельствах, мы вновь пойдем пить пиво под луной на пляже…
— Я бы этого очень хотела.
Он нежно, по-дружески, коснулся ее плеча. Аннабель опустила глаза.
Когда она вновь подняла голову, Бролена рядом не было.
Она спросила себя, не об этом ли мечтала — о столь необычном общении, столь пьянящей атмосфере? В конце концов, он прав — там, у себя, ему не придется бояться умных людей. Страх присущ живым. А призраки лишь смеются друг над другом.
Джошуа Бролен облокотился на пластиковый поручень; он стоял над огромным пространством зала, где, неотрывно глядя на табло, сотни пассажиров ожидали вылета.
Никогда он не чувствовал себя более одиноким, чем среди всех этих людей. Он одновременно думал о множестве вещей. Он знал, что в этой толпе, возможно, находится жертва очередного монстра. Что, быть может, сам монстр прячется здесь за своей газетой. Сколько еще тут калибанов? А Аннабель? Мысль, что он больше никогда ее не увидит, кольнула Бролена прямо в сердце. Надо с этим смириться. Вряд ли их пути вновь пересекутся, скорее оба они ясно понимали обратное.
Сидевшая одновременно на двух сиденьях маленькая девочка смотрела в небо, темневшее с приближением сумерек. Бролену стало печально от того, что ее жизнь так хрупка, что в складках ее эротичной юбки `a lа Бритни Спирс уже скрывается старость. Просто потому, что она, как и все, движется от рождения к смерти.