Водная пирамида
Шрифт:
Из слов Игоря было понятно, что конечной целью сталинизма с его гигантской системой приношения людей в жертву, которая сложилась на строительстве Беломорского канала, являлось желание достичь евро-американской скорости развития страны и продвижения вперед.
Сталин не осознавал, думал Отец, что своими мерами ему удавалось только ускорить ритм приношения в жертву жизней невинных подданных своей империи.
Отцу снова и снова становилось ясно, что он должен следовать путем угрей, пока этот путь еще не закрыт…
18
Трагедия строителей Беломорского канала в далекой
Трагедия строителей Беломорского канала в сознании Цветана Горского, пока он слушал своего учителя, ассоциировалась с трагедией русского угря, а также миллиардов других обитателей северных рек и озер, ставших жертвами новых условий, вынужденных поменять места обитания. Катастрофическая человеческая ошибка нарушила их вековой биоритм. Понятно, что в этом случае среди первых пострадали угри, осуществляющие свой замкнутый путь по планете.
Ясно было, что Игорь Лозинский имел в виду то, что сталинизм может навсегда перекрыть озерным угрям путь, создав здесь малый балканский Гулаг. Цветан Горский понимал, на чем и ком тогда скажется ошибка и глупость нового режима. Аналогия и аллюзия, вытекающие из игорева рассказа, были прозрачны. Уж точно, путь угрей будет прерван, если дело дойдет до строительства балканского варианта Беломорско-Балтийского канала с использованием реки — этого движущегося водного моста между Озером и океаном.
И тогда — будет ли кто-то думать об угрях и их пути?
Во имя прогресса и лучшей жизни будет уничтожаться сама жизнь. Так размышлял Цветан Горский. Он с нетерпением ожидал конца рассказа Лозинского о том, что стало с балтийским угрем во время апофеоза сталинизма, чтобы еще яснее представить себе судьбу здешнего озерного угря.
Игорь Лозинский понимал любопытство своего ученика. И, не дожидаясь вопроса, продолжил:
— Что вам еще рассказать? Мне определили задачу — регистрировать животный мир по трассе канала. В реках, морях и озерах, где еще до человека жили и сегодня живут тысячи известных и неизвестных живых существ. Для ученого, возможно, и не существует более великой цели, чем изучать этот разнообразный универсум жизни. Но тут дело обстояло не вполне так. Сначала я должен был выполнить норму. Правду сказать, я копал землю меньше, чем другие. В оставшееся же время работал в лаборатории, где собирал всевозможные образцы организмов северных вод. Я должен был предоставлять отчеты о животных, а вокруг меня с криками или тихо умирали люди. На их лицах читались глубокое осуждение и проклятие империи Сталина.
Когда закончилось строительство канала, будто закончился ад на земле. Умерших было больше, чем выживших. Оставшиеся в живых заключенные должны были вернуться в тюрьмы, но Сталин их помиловал, освободил — мол, они, несчастные, работая на канале, уже пережили самое страшное наказание.
Моя же работа тогда не закончилась. Я должен был подготовить отчеты и передать, куда следовало, образцы речных, озерных и морских организмов,
Все те годы, которые я посвятил изучению территории, где пролегал Беломорский канал, у меня не выходил из головы путь миграции угрей. Но кого в то время интересовал этот путь?! Угри оказались в лабиринте, из которого не могли найти выход даже люди…
— Значит, над угрями нависла серьезная опасность? — спросил взволнованно Цветан.
— Да, дорогой мой друг, грех по отношению к человеку и его жизни есть грех по отношению к природе, — с готовностью подхватил Лозинский.
— Но все же, что стало с угрями? — попросил разъяснить Отец, хотя ответ вытекал сам собой из последнего высказывания Игоря Лозинского.
— Угри крутились по кругу. Они не могли в определенное время достичь пресных вод, рек и озер, чтобы продолжить свою праисконную миссию жизни и смерти. Не могли и повернуть обратно к морям.
— А что стало с Вами, с Вашей работой в Институте в Ленинграде? — снова задал вопрос Цветан Горский.
— Ох, тогда началось мое хождение по новым мукам. В Институте были недовольны моим отчетом, в частности, разделом про угрей, ведь он, хотя и был написан максимально точно, все же таил в себе какие-то тайны, мистику, что выходило за рамки партийных представлений о пролетарской науке. Как они могли меня наказать?
Будь я членом партии, легко бы со мной справились. Разумеется, невозможно было быть «белым» и членом партии. Мне вынесли последнее предупреждение перед тем, как выгнать из Института. Они хорошо понимали, что я еще им понадоблюсь как отличный знаток паразитических микроорганизмов. Все бы ничего, да тоска меня грызла. Хотелось мне изведать путь угрей. Отправиться на юг, по тем рекам, по которым когда-то передвигались угри из моря до озер. В воображении я не раз следовал за ними по этому пути.
Выход где-то должен был существовать!
Не везде был разорван путь угрей…
И так, милые мои балканцы, добрался я до этого Озера, моей последней родины. Я зажил новой жизнью. Жизнь, которую там, в родной России, у меня отняли, я вернул себе здесь…
Отец близко к сердцу принял рассказ Игоря Лозинского. Он сравнивал то, как он сам искал путь угрей, с тем, как это делал Игорь Лозинский. Выходила странная вещь. Хотя каждый шел в жизни своим путем, было что-то общее между ними, людьми, вырванными с корнем из родной почвы, — в том, как они скитались, страдали, во что верили.
Отец тоже верил, что он с семьей, следуя за угрями, в конце концов обретет обетованную землю, Атлантиду, где заживет спокойно и счастливо…
Какой планетарный парадокс: Отец, в надежде на выход из тупика, бежал от Озера, от того места, где Игорь Лозинский нашел для себя спасение и мир, а значит, выход из тупика. Отец искал выход в пути угрей с конца, противоположного тому, по которому Лозинский пришел на отцовское Озеро, чтобы открыть здесь свою родину…
Небо над Озером теперь было украшено звездами, будто оно праздновало спасение угрей, которым удалось продолжить движение к морю. Их путем следовали и отцовские надежды на спасение — сначала через границу с родной страной, а потом к морю, к океану, обозначая вариант возможного возвращения.