Водяной
Шрифт:
— Вопросы трудные. К примеру, эти ракеты… «Першинги», по-моему… какие страны имеют их на вооружении. Не пойму, на кой черт нам запоминать все эти имена и названия? Если тебе интересно, спроси любого, кто знает. Учителя или не знаю кого.
Она посмотрела на меня так, точно это я виновата, что в мире существует обществоведение. Джессика училась хорошо, почти как я, но почему-то признаться в этом считала постыдным. Наверное, полагала, что парни не любят отличниц.
— А ты знаешь, что Герарда ректор вызывал в пятницу? — спросила она. — Еще до того, как ты смылась.
— Нет.
— На него заявили в полицию. Они целый час сидели в учительской — он, и Л-Г, и куратор. Говорят, там и полицейский был. Герард со своими столько творил всякого в последнее время… а теперь весь клубок размотают. Все только об этом и говорят.
Я достала из шкафа свой мешок, стараясь не слушать, как она нудит. Выше, на полке, лежали плеер и конверт с пятью сотнями крон — двести семьдесят мои, остальные — раззявистой тетки из аптеки. Может, не тянуть резину и сразу пойти к Герарду? Но он вроде не особо торопится.
— Так они из-за этого на вас с братцем накинулись?
— Из-за чего?
— Ну, вроде ты знала что-то…
— Не понимаю, о чем ты.
Джессика двумя пальцами вынула изо рта жвачку и внимательно ее рассмотрела.
— А что они с вами делали? В лесу? Я даже слушать не хотела, когда они рассказывали… Так ужасно… это правда, что они тебя разнагишали?
— Нет. Не пойму, зачем тебе изображать, что тебе есть до этого дело?
Она снова сунула жвачку в рот и начала ритмично двигать челюстями — похоже, обдумывала, не пора ли выдуть пузырь. Запахи: джуси-фрут и минестроне [15] из кухни. Странное сочетание.
15
Итальянский томатный суп.
— Но мне и правда есть дело! Они зашли слишком далеко. Педер сказал, что они с тебя сняли трусы… — она понизила голос, — и что-то затолкали в попку. Вот гады… Я бы не выдержала! Больно было?
Мне до смерти надоел этот идиотский разговор, но все же я не удержалась:
— Так почему же ты никому не расскажешь? Л-Г? Ректору? Если тебе и вправду есть дело? Так и скажи — Герард зашел слишком далеко, как ты выразилась, скажи, что слышала, что он со мной вытворял. Сделай одолжение — пойди и скажи, может, что-то и изменится. Но тебе до меня нет никакого дела, Джессика, ты только изображаешь, что тебе есть дело, а это ой как не одно и то же!
— Извини, извини… извини, что я существую! Ты ненормальная! Вечное страдание… настоящая жертва!
Она хлопнула ладонью по шкафу и ушла. В воздухе остался запах джуси-фрут и духов «Дейт». «Дейт Натали».
Я ненавидела уроки физкультуры по понедельникам. Девчонки придирчиво осматривают друг дружку в раздевалке и вовсю комментируют: кто разжирел, кто похудел, у кого грудь больше выросла, у кого волосы появились на лобке. Я была в отстающих: никакой груди, разве что намек на грудь («Ты эти прыщики зеленкой мажь, и все пройдет»), и никаких волос. У меня даже и месячные не начались — так, мазня какая-то. До седьмого класса я вообще избегала ходить в душ, не хотела ловить на себе эти взгляды. Но в седьмом это стало обязательным, вроде как неписаное правило. И хрен с ними, пусть лучше обзывают доской, чем вонючкой. А для парней главное — волосы. Чтобы там, внизу, волосы росли. Чем гуще, тем лучше, и, конечно, голос. Ломка голоса — для них прямо праздник. Кто до девятого класса пищит, тот вроде бы как третий сорт. Некоторые даже пытаются притворяться — Петтер Андреи, к примеру, самый маленький пацан в классе, тот вообще пытается горлом говорить, чтобы звучать повзрослее, не знаю, как он это делает, но звучит просто жутко — глухо и сипло, как из подземелья. Но и то лучше, чем девчачья раздевалка: у нас только и разговоров, у кого какая попа и кто как пахнет.
Я вошла в зал. Физкультурник уже начал таскать толчковые мостики из комнаты для инвентаря. Каролина Юнгман с подружками по баскетбольной команде перебрасывались мячом. Джессика бросила на меня злобный взгляд. Юнас Бенгтссон, футбольная звезда, жонглировал мячом под одобрительные возгласы одноклассников. Меня, как всегда, тут же затошнило. От вони навсегда въевшегося в потолок и стены пота, от страха осрамиться, услышать издевательский смех, упасть на пол, от едкого запаха резиновых ковриков, кожи, канатов, отполированных тысячами рук колец.
Герард со своими прихлебателями занимался стретчингом у шведской стенки. У них был такой вид, будто они только меня и ждали. Я попыталась сделать вид, что не замечаю их внимания, но мне стало очень страшно. Этот страх… за выходные он исчез, пошел навестить кого-то еще, отдохнул, а теперь вернулся с новой силой.
Герард помахал мне рукой, и я покорно подошла.
— Ула говорил, ты начала собирать деньги. Ты времени зря не теряешь, Доска.
Он подмигнул одним глазом, положил ногу высоко на перекладину и начал делать наклоны.
— Думаю, уже собрала.
— И как тебе удалось? Платные отсосы?
Педер ухмыльнулся:
— А ты знаешь, как выглядит идеальная девушка, Герард? Метрового роста и с плоской головой, чтобы было куда поставить стакан с грогом, пока она сосет.
— Описание похоже на твою мамашу, если быть честным.
Педер осекся. Герард опять повернулся ко мне:
— Приятно было поговорить с Л-Г?
— Что?
— Вы же стояли около учительской и вели приятную беседу. Старые друзья остановились посплетничать…
Я промолчала — не поняла, куда он клонит.
— Это Ула так говорит… У вас вроде бы состоялся серьезный разговор, правда, Ула?
Ула подобострастно закивал.
— А Л-Г-то… — хихикнул он. — Прямо вот-вот лапать начнет. Педофил он, что ли? Доске-то на вид больше пяти не дашь.
— Мне это не нравится. — Герард опустил ногу. — Расскажи-ка, о чем вы там щебетали… и отойди немного, от тебя пахнет, а я этого не переношу.
Я обернулась — на нас уставился весь зал. Все те же… Дженифер, она в средней школе была хуже всех, прохода мне не давала. Теперь ходит и сутулится — стесняется своего роста, и правда, за последний год вымахала в настоящую лыжу. Маркус Ларссон, классный шут, его еще называют стервятником или фильтровальщиком, за его привычку выпрашивать бычки: «Оставь докурить!» Никке Вестер, этот помешан на музыке, майка с логотипом «Клэш» и значок с перечеркнутой Каролой Хегквист. На какую-то секунду я увидела Герарда их глазами, совершенно по-иному. Оказывается, он не такой уж высокий, как я себе представляла, щеки розовые, как у ребенка, безволосые руки и ноги. Блондин, но глаза не голубые и не серые, а какие-то светло-коричневые, почти желтые. И вовсе не такой здоровенный, как Ула, к примеру, а кисти рук просто-напросто маленькие, как у девчонки. О каком-таком «клубке» болтала Джессика? Что они там разматывают?
— Я тебе одну вещь скажу, Доска… я уже почти поверил, что ты в пятницу нам не врала… что это не ты настучала. Думаю, наверное, и правда не ты, очень уж убедительно ты отрицала… так это называется? Убедительно? — Он с усмешкой оглянулся на своих лакеев. — И еще я подумал, ну что ж, она даже хочет заплатить, чтобы ее братца оставили в покое, хорошая, наверное, девочка. А тут Ула видит тебя с Л-Г, и меня опять грызут сомнения.
— Я насчет Томми спросила — не знает ли он, что с Томми.
Герард поставил на перекладину другую ногу. Вокруг нас кругами ходил Патрик Лагерберг со своей набриолиненной под яппи причесочкой, но достаточно было одного взгляда Герарда, чтобы Патрик перешел на другую сторону зала — с независимым видом, но довольно быстро.