Водяной
Шрифт:
Так и дошли до Гломмена с загадочным животным в трюме. Они не знали, как быть. Самое лучшее — прикончить его, и дело с концом, но оказалось, легче сказать, чем сделать. Во-первых, нужно ружье. А ни у кого из братьев его не было. Поговорили, не взять ли взаймы у кого-то из соседей, у кого была лицензия, но чем меньше посвященного народу, тем лучше. К тому же обычным дробовиком его не возьмешь, нужен калибр покрупнее. Карабин или что-то в этом роде.
В первый день братья никому ничего не рассказали — возможно, боялись расспросов: а что им, собственно, понадобилось в датских территориальных водах? А как насчет закона, который предписывает немедленно сообщать о всех необычных находках? А не превышена ли квота? А может быть, хоть Томми и не сказал ничего, у них и вправду было еще что-то в трюме… Короче, когда они зачалились, загадочное существо еще жило, но было без сознания. Они подняли его подъемным краном, погрузили в кузов древнего фордовского пикапа и отвезли в рыбарню. Перевалили в ящик из-под какого-то механизма, связали и стали размышлять, что делать дальше.
Томми впутался в эту историю случайно. Он заметил, что братья ведут себя необычно — без конца уходят и приходят, обсуждают что-то внизу в подвале. Из окна Томми видел, как они задернули брезентом окна в рыбарне… что-то замышляют. Во вторник, несмотря на температуру, он туда прошмыгнул. Братья зачем-то уехали в город, он открыл рыбарню запасным ключом — и увидел его. В тот же вечер он потребовал объяснений — и оказался замешанным против своей воли.
— И что ты собираешься делать? — спросила я, когда он закончил.
— Понятия не имею.
— А если позвонить в полицию? Его надо вернуть в море, туда, где его поймали. Или куда-то передать… не знаю куда.
По его взгляду я тут же поняла, что сморозила глупость. Уж с кем с кем, а с полицией братья даже не думали связываться.
— Не знаю, что они хотят… Может, дать ему помереть своей смертью. Но он крепкий орешек. И, похоже, может жить без воды очень долго. Он, наверное, жабрами пользуется под водой, а легкими — на суше.
Я посмотрела на ящик с требухой:
— А зачем тогда они его кормят, если хотят уморить?
— Что ты меня-то спрашиваешь? Я, что ли, решаю?
Томми темнит. Определенно темнит. Какие-то слова пропускает, потом опять к ним возвращается. Фразы его все время будто спотыкаются о невидимые препятствия, падают, поднимаются снова… почему они тогда сразу не выбросили его в море? Он же был без сознания, совершенно беспомощный.
И этот запах… Русалка… какая же это русалка, с таким-то членом? Русал. Морской бык, морская обезьяна, уж не знаю, как его назвать… Запах моря, рыбы и крови. Глаза привыкли к темноте, и я различила еще несколько ран на чешуе, глубоких, воспаленных. Там, наверное, где они тыкали своими баграми, как на корриде пикадоры тычут и колют быков.
— А мама с папой знают?
— Нет. Папа как завязал с рыбалкой, так сюда и не спускается. Только я, Йенс и братаны. А теперь еще и ты.
Самец. Я опять заглянула в ящик. Мне все меньше нравилось это слово. Он и в самом деле вдыхал ртом, а выдыхал через жабры, я видела, как маленькие пузырьки воздуха прорываются сквозь слизь. И этот жуткий, леденящий душу хрип… Томми потрогал его — чересчур грубо, как мне показалось. И опять это движение… какая-то потусторонняя, величественная дрожь пробежала по телу связанного зверя… или рыбы, не знаю.
— Он просыпается, — сказал Томми. — Не переносит света. Наверное, в основном живет в море, а на сушу выходит только по ночам.
И вдруг веки загадочного существа поднялись, и оно посмотрело прямо на меня. Меня словно током ударило. Глаза были огромные, совершенно черные, влажные и мутные, словно он страдал какой-то глазной болезнью. Но взгляд был совершенно человеческий! Глаза его остановились на мне, будто с немым вопросом — кто это? Он попытался поднять руку, но где там! Стальной трос… маленькие пальцы пошевелились в воздухе и бессильно замерли.
— Он же страдает! — хрипло сказала я. — Неужели ты не понимаешь?
Но Томми уже стоял на пороге.
Профессор сидел в саду на табуретке и что-то мастерил. Я прислонила велосипед к забору. Костыли его лежали на траве рядом с ворохом дощечек и рулонами сетки для курятников.
— Привет, Нелла, — улыбнулся профессор. — Хорошо, что зашла. Мне как раз нужна помощь с этим. — Он показал рукояткой молотка на доски. — Клетки для кроликов. Сосед отдал. Малость подремонтирую, и к лету будут кролики. А почему ты не в школе? — Он посмотрел на меня с беспокойством. — Опять что-то случилось? Ладно, пошли в дом…
До чего ж приятно сидеть в его кухне, среди бесконечного количества старых книг и газетных вырезок обо всем на свете: от наблюдений НЛО до нераскрытых убийств! Помимо книг и газет, кухня битком набита всякой всячиной, которую он находил в мусорных контейнерах или покупал за гроши на блошином рынке: сломанные радиоприемники, телефоны… чего тут только не было! Он начинал все это чинить, но, по-моему, ни разу не довел дело до конца.
Мы пили чай, и я рассказывала ему про психа Герарда и про все, что произошло в школе. Про отца, который возвращается домой в обществе неизвестного нам арестанта. И хотя я ни словом не солгала, все равно казалось, что я ему вру, потому что умалчиваю о главном.
Профессор пошел к плите за чайником, и я чуть заодно не рассказала и про то, что видела только что в рыбарне. Всего полчаса назад. Мозг никак не хотел соглашаться, что это правда, что это небывалое существо и в самом деле лежит, связанное, в деревянном сундуке, и по сравнению с этим все остальное кажется неважным. Но когда слова уже готовы были сорваться с языка, я увидела перед собой Томми. Он не просил меня молчать, но я знала, что ему может навредить, если я проболтаюсь. Нет. Рассказывать нельзя. Никому-никому. Ни единому человеку. Даже профессору.
— И что ты собираешься делать? — спросил профессор, дав мне закончить.
— Все так спрашивают — что ты собираешься делать? Пусть хоть кто-то даст мне совет. Ты, например.
Он открыл коробочку для лекарств, вытряхнул оттуда две красные и две желтые пилюли и взвесил их в ладони.
— Любую большую проблему надо делить на помельче и решать одну за другой. Когда они все вместе, кажется — ну все, с этим я никогда не справлюсь. А по очереди… Так что попробуй. Я всегда так делаю.