Водяной
Шрифт:
— А мне откуда знать? Обычный бродячий кот, таких тринадцать на дюжину. Большое дело…
— А это не Педера котенок? У них же кошка окотилась.
— Повторяю — откуда мне знать, Доска? А даже если бы и знал, постарался бы забыть, что и тебе советую.
Я уже пожалела, что затеяла этот разговор, но что сделано — то сделано. Слово — не воробей… Вот так всегда со словами. Летают, как невидимые ракеты… В кого попадут, кого убьют и что разрушат — заранее не угадаешь.
Ула достал из кармана пачку сигарет, выщелкнул одну и пристроил за ухом.
— Думаю, тебе лучше помалкивать насчет этого кота. Для всех лучше.
Странно — пока мы разговаривали, Ула, которого я знала много лет, словно испарился, растаял в воздухе, и вместо него появился новый, с обкусанными ногтями — от них только узенькие полоски остались, будто вросшие в подушечки пальцев… Толстые, крепкие ляжки, мускулистые руки. Бриться он начал еще в шестом, реденькие усы, намек на бороду, мясистый нос, спортивный костюм чуть не лопается на спине. Они, по-моему, качаются у Педера в подвале, сама слышала, как хвастались, кто сколько выжимает в лежке. Здоровый амбал, и все равно мне почему-то кажется, что он меня боится, хоть и хорохорится, как может.
— Контрольная по обществоведению. — Он кивнул в сторону класса. — В этом году у меня по всем отлично, а этот… пидор он, что ли…
Я написала контрольную за двадцать минут. Вопросы были не трудные. У нас сейчас на повестке внешняя политика. НАТО, Варшавский договор, государственное устройство в разных странах, имена, кто где правит: Андропов в России, Тэтчер в Англии, Коль и Миттеран — в ФРГ и Франции соответственно.
Учить я все это специально не учила, но откуда-то все равно знала. К тому же есть вещи поважней, чем отметка по обществоведению.
Я положила на учительский стол тетрадку с контрольной и вышла. Герард наблюдал за мной. Чему он улыбается? Эта его жутковатая полуулыбка… Педер насмешливо помахал рукой, а когда я оглянулась, увидела, что чуть не весь класс провожает меня взглядами.
Я проскользнула в первый подвернувшийся туалет. Надо побыть одной.
Сидела, даже не подняв крышку, и рассматривала мазню на стенах. Тематика обычная — торчащие члены и телефонные номера — если хочешь потрахаться или чтобы тебе отсосали, звони. Иногда бывает кое-что и про нас с братишкой, но не в этот раз. Должно быть, приходил завхоз со своим спреем с краской.
Почему нет Томми? Связано это как-то с моими делами? Нет… не думаю. У него свое. Вот, не пришел, хотя сказал, что выздоровел и в понедельник будет в школе. И как-то странно говорил по телефону — чем дольше я думала, тем яснее становилось: говорил он очень и очень странно.
Туалет был напротив учительской, и я, не успев открыть дверь, наткнулась на Л-Г. Не ускользнешь. Он стоял, как дорожное заграждение, в своем потертом вельветовом пиджаке и джинсах, которые, как он считал, придают его одежде молодежный характер и «способствуют контакту с учениками».
Л-Г, похоже, никуда не торопился.
— Как хорошо, что я тебя встретил, — сказал он. — Мне стало известно, что в пятницу ты пропустила последние уроки. Хорошо бы услышать объяснение.
— Я была больна.
— Надо докладывать. Таковы правила. Могла бы позвонить из дома.
— Забыла. Что-то съела не то — вдруг такая тошнота, просто ужас.
Он придерживал рукой дверь — похоже, размышлял, не следует ли пригласить меня в учительскую и учинить более подробный допрос. За его спиной сидели учителя — кто курил, кто читал газету. Дожидались звонка.
— А знаешь, Петронелла, — сказал он, — я тебе не верю. Но на этот раз никаких мер принимать не буду. Даже письмо родителям не напишу.
На вешалке в отдельной комнатке висят плащи и сумки преподавателей, причем из учительской эта комната не просматривается. Там наверняка есть чем поживиться.
— Короче, я думаю, ты отсутствовала не по болезни, а по другим причинам… И я хочу, чтобы ты помнила — если тебя что-то беспокоит, ты всегда можешь обратиться ко мне. Это, как ты понимаешь, входит в мои обязанности.
Как хорошо и легко было бы, вдруг подумала я… на минутку только, на одну только минутку забыть про осторожность, рассказать ему все… все, что случилось… освободиться хоть чуть-чуть от всего этого скопившегося в душе дерьма… А заодно и сообщить, что папаша возвращается из тюрьмы и что пьяная в соплю мамаша валяется дома и дрыхнет в собственной блевотине, а мы с вами, дорогой Л-Г, стоим здесь и теряем время… но нет, не то у меня было настроение, чтобы откровенничать.
— Я сейчас как раз занимаюсь делом, касающимся некоторых твоих одноклассников. Не могу сказать каким именно, но в мои обязанности входит также спросить тебя, не связаны ли твои неприятности с этим делом. Если это так, можешь в любой момент прийти ко мне и все рассказать. И что бы ты ни сказала, можешь рассчитывать на мое честное слово — ни одна душа об этом не узнает.
— Ничего особенного. Просто съела что-то, живот схватило, а позвонить забыла. В следующий раз обязательно позвоню. А кстати, что с Томми, он все еще болен?
Л-Г посмотрел на меня с удивлением:
— А разве его не было на обществоведении?
— Нет.
— Значит, еще один случай отсутствия без уважительной причины. О болезни надо незамедлительно сообщать. Придется вернуться к этому вопросу на очередном собрании, чтобы все запомнили раз и навсегда.
Тон опять стал сугубо официальным, словно Л-Г увлекся ролью старшего друга и забыл на минутку, что он классный руководитель. А теперь вспомнил и посмотрел на часы — аудиенция закончена.
Я подошла к своему шкафчику. Главная классная сплетница, Джессика, уже тут. В спортивном костюме «Такано», как же, с подогревом ног, сапожки «Питер Пан», белые перчаточки с обрезанными пальцами… Она прямо символ нашего девятого: «Нивея-ультра» на губах, бигудишные локоны, белые кольца вокруг глаз от очков в солярии. Угрей у нее, правда, побольше, чем у других, и если бы не пудра, можно подумать, что ее дробью шарахнуло.
— Как контрольная?
— Нормально. А почему ты спрашиваешь?