Военная фортуна

О'Брайан Патрик

— Ничуть, — пожал плечами доктор. — Европа так стара, дряхла, ей так не хватает простоты…

Он хотел добавить «благородных гуронов, неисчислимого количества неизвестных птиц, млекопитающих, рептилий, растений», но ему не часто удавалось закончить предложение, говоря с Понте-Кане, вот и сейчас француз уже яростно поддерживал высказанную идею. По его словам, Америка — новое воплощение Золотого Века.

— Я был в Коннектикуте, на заднем дворе Штатов, охотился с одним достойным фермером на диких индюшек. Так тот заявил мне вот что: «В моем лице, дорогой сэр, вы видите самого счастливого на свете человека. Все, что я имею, есть плод моей земли.

Вот чулки — их связала моя дочь. Обувь и одежда сделаны из кожи моего скота. Он же, вкупе с огородом и садом, снабжает меня непритязательным, но обильным провиантом. Налоги ничтожны, и пока ты платишь их, можешь спать спокойно». Ну, разве не аркадская простота, а?

— Безусловно, — кивнул Стивен. — Скажите, сэр, нашли вы этих индюшек?

— О да, да, — воскликнул Понте-Кане. — И еще серых белок. И именно я перестрелял их всех, ха-ха! Я был лучшим стрелком в нашей охотничьей партии, и, без ложной скромности, лучшим поваром.

— И как же вы их делали?

— Сэр?

— В смысле, как готовили?

— Белок в мадере, индюшек жарил. И за столом только и слышно было: «Как вкусно! Превосходно! Ах, дорогой сэр, какой аппетитный кусочек!».

— Прошу, опишите полет индюшки!

Понте-Кане раскинул руки, но прежде чем он успел подняться в воздух, вошел мистер Эванс — другой месье разговаривает с коммодором, и ему необходим переводчик.

— Мистер Бэйнбридж, надеюсь, чувствует себя хорошо? — спросил Стивен.

— О, да-да-да, — отозвался Эванс. — Немного доброкачественного гноя, и все. Рана заживает прекрасно. Некоторая боль, конечно, и беспокойство, но нам придется научить его воспринимать их как должное, без озлобления и капризов.

Он помолчал, потом продолжил:

— Слышал, мы приближаемся к границам течения, и вскоре увидим слева по борту зеленую воду и Кейп-Фир.

— Ха! — кивнул Стивен. — Зеленая вода указывает на близость берега. Вот бы еще водореза увидеть.

— Водореза?

— Это одна из обитающих у вас морских птиц. У нее клюв особой формы — нижняя его часть длиннее верхней, и он рассекает ею поверхность моря. Всегда мечтал поглядеть на водореза.

— Вы, надо полагать, сведущий орнитолог, доктор Мэтьюрин. Помнится, в вашем дневнике я видел удивительные рисунки редких южных птиц.

На страницах, которые показывал ему Стивен, птиц не было. Очевидно, его записки тщательно штудировали. Мистер Эванс, похоже, не заметил своей промашки и предложил окончить партию в шахматы, отложенную на стадии миттельшпиля, чрезвычайно запутанного, когда практически все фигуры оставались на доске и ни одну нельзя было передвинуть без крайнего риска.

— С удовольствием, — отозвался Стивен. — Но вы не против переместиться на палубу? Тогда, пока вы будете изо всех сил стараться отсрочить неизбежное поражение, я смогу наблюдать за морем. Обидно будет прозевать водореза.

Мистер Эванс заколебался, но ответил, что переговорит с вахтенным офицером.

— Все в порядке, — сообщил он, вернувшись. — Мистер Хит очень любезно откликнулся на вашу просьбу. «Если ему так хочется посмотреть на водореза, пусть играет на палубе», — сказал он. А еще отдал приказ предупредить вас, если кто-то заметит птицу. По его мнению, поскольку мы приближаемся к мысу и выходим из голубой воды, шанс достаточно велик.

Через несколько минут американец вернулся с доской.

— Люблю эту игру, — заявил он. — Помимо прочих достоинств, она тешит мои чувства гражданина республики, поскольку всегда заканчивается низложением короля.

—

В годы бурной юности я тоже был республиканцем, — ответил Стивен, изучая расстановку фигур, а моряки тем временем растягивали над игроками навес, чтобы защитить от солнца. — И если бы вовремя родился, присоединился бы к вам под Банкер-Хиллом, Вэлли-Фордж или в других интересных эпизодах вашей войны за Независимость. Зато я успел порадоваться взятию Бастилии. Однако с возрастом я пришел к мнению, что монархия, в конце концов, лучше.

— Обведите взором земной шар и правящих на нем монархов — речь не идет о вашем, разумеется, — и станете ли вы утверждать, что наследственные короли представляют собой достойные фигуры?

— Не стану. Но это и не важно: личность, за исключением особо положительной или особо отрицательной, не имеет значения. Живой, движущийся, производящий потомство и иногда говорящий символ — вот что имеет значение.

— Но согласитесь — давать власть человеку по праву рождения, а не в силу имеющихся у него необходимых качеств, это ведь нелогично.

— Совершенно верно, но в этом и есть преимущество монархии. Люди — существа в высшей степени нелогичные, поэтому и править ими следует нелогично. Как сказал бы этот надменный хлыщ Бентам, существует бесчисленное количество мотивов, не имеющих ничего общего с разумом. С точки зрения человека строго разумного: каков толк продавать все имущество и отправляться в крестовый поход? Строить соборы? Или, тем более, сочинять стихи? Найдется огромное количество неназванных достоинств, фокусирующихся именно на короне. И очень хорошо, уверяю вас, что срок существования династий превышает пределы памяти одного поколения, чего напрочь лишены ваши новоиспеченные установления. Им не выдержать сравнения со священной фигурой короля, особа которого неприкосновенна, авторитет которого не обсуждается, и который не служит игрушкой переменчивого голосования.

Пробили шесть склянок, работы по сооружению навеса были закончены.

— Дорогой доктор Мэтьюрин, — заявил Эванс, — не будет ли дерзостью с моей стороны указать, что священная особа вашего короля занимает не ту клетку?

— Так и есть, — согласился Стивен.

Он поставил фигуру куда надо и снова принялся изучать позицию. Тем временем на доску упала тень. Сделав ход, Мэтьюрин поднял взгляд: поджав губы и прищурив глаза, над ними стоял Понте-Кане и наблюдал за партией. Косые солнечные лучи падали на его черные баки, и под окрашенными черной краской волосками проглянули рыжеватые прядки. А может это результат окраски? Где же он видел этого человека раньше? Взор Стивена скользнул по бакам, потом по склоненной голове мистера Эванса, ощупал море в поисках водореза, и, вернувшись назад, натолкнулся на Джека Обри. Джек старался как можно реже соприкасаться с захватившими его в плен американцами — необходимость изображать браваду давалась ему тяжелее, чем нестерпимая боль в раздробленной руке, — но теперь, более или менее поправившись, он не мог отказать себе в удовольствии подняться на палубу, а не обливаться потом в каюте. Капитан задержался на последней ступеньке трапа и, как заметил Стивен, пристальным взглядом обвел горизонт в надежде обнаружить английский военный корабль, предпочтительно способный померяться силами с «Конститьюшн», а в идеале — свою собственную «Акасту» (хотя на той имелись только восемнадцатифунтовые пушки). Потерпев неудачу, Джек машинально осмотрел паруса и небо с наветренной стороны, после чего направился к корме, понаблюдать за игрой.