Военная фортуна

О'Брайан Патрик

— Я не имел в виду ту историю. Нет. Похоже, это случилось, когда этим треклятым кораблем командовал именно он… Но простите, я не имею право ничего больше говорить. Да и сказать мне, в общем-то, нечего. Слышал только сплетни, что кто-то когда-то поставил под сомнение его поведение — по недоразумению, несомненно, — но капитана задержат до выяснения ситуации.

Шумное, затрудненное дыхание Джека прервалось. Он приподнялся в койке, выкрикнул: «Привести корабль к ветру!» — и повалился снова. Стивен с Эвансом поправили его на подушках, и каждый схватил по руке, пощупать пульс. Они обменялись взглядами и значительными кивками — сердце пациента колотилось как бешеное.

—

И как же нам лучше будет поступить? — спросил Стивен.

— Ну, — протянул Эванс, — большинство ваших офицеров устраивается в гостинице у О’Рейли под честное слово; матросов, разумеется, держат в казармах. Но в данном случае это не годится, да и новый госпиталь я настоятельно не рекомендую. Штукатурка на стенах едва просохла, и я сомневаюсь, что даже обычная пневмония, поразившая лишь верхушку правого легкого, не окажется смертельной в такой нездоровой сырости. С другой стороны, мой шурин, Отис. П. Чоут, тоже доктор, содержит небольшое частное заведение, которое называет «Асклепия». Оно расположено в сухой, здоровой местности близ Бикон-Хилл.

— Чего же еще желать? Но… Но какова стоимость его услуг?

— Весьма умеренная, надо полагать. Она просто обязана быть умеренной. Скажу как на духу, сэр, мой шурин человек с твердыми убеждениями, и его «Асклепия» вовсе не доходное предприятие. Отис П. Чоут — отличный, грамотный врач, но расходится во мнениях со своими земляками. Прежде всего, он противник алкоголя, рабства, табака и войн — всех войн, включая индейские. И я обязан предупредить вас, сэр, что большая часть служащих у него — ирландки, настоящие папистки, вынужден признать. И хотя я лично не заметил склонности к пьянству и распутству, в которых привыкли обвинять несчастных дикарок с этого острова, и хотя большинство из них более-менее говорит по-английски и кажется достаточно опрятными, факт сей сделал «Асклепию» непопулярной в Бостоне. Поэтому наполняют ее — но наполняют это сильно сказано — скорее помешанные, которых друзья не решаются держать дома, чем больные, нуждающиеся в терапевтической или хирургической помощи, для которых изначально строилась лечебница. В народе ее называют сумасшедшим домом Чоута, и договариваются даже до того, что при таком докторе и сиделках никто не заметит особой разницы между пациентами и медицинским персоналом. Я выкладываю все начистоту, доктор Мэтьюрин, потому как уверен, что многие люди постараются предостеречь вас против подобного заведения.

— Ценю вашу откровенность, сэр, — начал было Стивен, — но…

— Не переживайте за Мэтьюрина, — произнес вдруг Джек глухим, хриплым голосом с неровными интервалами. — Он сам ирландский папист, ха-ха-ха! Надирается как лорд к девяти утра каждый день, и лыка не вяжет!

— Это правда, сэр? — прошептал Эванс, выглядя более смущенным и растерянным, чем Стивен был способен себе представить, поскольку хирург «Конститьюшн», обладатель манер строгих, даже церемонных, неизменно являл миру спокойное и бесстрастно лицо, храня выражение мрачного достоинства.

— Я понятия не имел… подумать не мог даже… Ваша трезвость, ваш… Но от извинений только хуже. Прошу извинить меня, сэр, и примите заверения, что я и в мыслях не держал вас обидеть.

Стивен взял его за руку и сказал, что не сомневается в этом. Но Эвансу оказалось не по силам обрести прежнее самообладание.

— Полагаю, «Асклепия» доктора Чоута подходит нам идеально, — заявил, не выдержав, Стивен.

— Да, — подхватил Эван. — Да-да, да. Я немедленно переговорю с коммодором и попрошу у него разрешения на отъезд. Он, естественно, в ответе за ваше содержание, и обязан будет представить вас по первому требованию. Я тут бессилен.

Последовала недолгая пауза, в ходе которой Стивен позаимствовал с пустой койки одеяло и накинул его на плечи, защищаясь от пронизывающего холода и сырости. Эванс вернулся.

— Все замечательно, — объявил он. — Коммодор был очень занят, его осаждают чиновники и мастера с верфи, а заодно половина лучших граждан Бостона. Он просто сказал: «Поступайте как сочтете нужным», — вручил мне маленький конверт и просил передать его вам.

Стивен прочел торопливо нацарапанную записку, в которую были завернуты банкноты.

«Коммодор Бэйнбридж шлет наилучшие пожелания капитану Обри, просит принять прилагаемое к сему, что поможет позаботиться о его нуждах во время пребывания на берегу; выражает надежду видеть капитана вскоре в полном здравии и просит прощения за невозможность проведать его сейчас; коммодор утешает себя мыслью, что опыт капитана Обри позволяет представить множество забот, проистекающих от докования корабля».

— Чрезвычайно любезно со стороны коммодора, — произнес Мэтьюрин. — В высшей степени джентльменский, благородный жест. С величайшим удовольствием я принимаю его помощь ради своего друга.

— Все мы зависим от прихотей военного счастья, — сказал мистер Эванс, с явным смущением извлекая из кармана конверт потоньше. — Вы, смею надеяться, не станете упрекать меня и моих товарищей за то, что мы решили присоединиться. Ну же, сэр, нет нужды напоминать, что принимать дары — великодушно. К тому же здесь, увы, не более двадцати фунтов.

Стивен оценил доброту Эванса, взяв деньги, и сказал, что принимает их с благодарностью не только потому, что сам поступок безмерно его обрадовал, но и потому что не имеет в своем распоряжении ни гроша, и возможность размещения в сумасшедшем доме Чоута, при всей умеренности платы, была под сомнением.

— Вы говорите, двадцать фунтов, мистер Эванс? — заметил он, после того как коллеги провели некоторое время в беседе о верхушке правого легкого Джека, клизмах и уходе за душевно больными. — А что, у вас в стране принято называть деньги старым, английским именем?

— Мы частенько употребляем в речи пенни и шиллинги, — ответил Эванс. — Иногда и фунты, но намного реже. Я усвоил эту привычку от отца, еще ребенком. Он был тори, лоялист, [29] и даже вернувшись из Канады и приспособившись жить в Республике, так и не отказался от своих фунтов и гиней.

29

Лоялистами называли жителей американских колоний, сражавшихся во время Войны за независимость на стороне английских войск.

— И много в Бостоне лоялистов?

— Нет, не очень — сущие пустяки по сравнению, скажем, с Нью-Йорком. Но и у нас есть свои овцы — белые или черные, в зависимости от вашей точки зрения — с тысячу примерно из пятнадцати тысяч, которые, насколько мне известно, обитают сейчас в городе.

— Отчаянно трудно приходится человеку, надо полагать, когда его раздирает надвое стремление сохранить верность двум родинам… Скажите, вам не приходилось слышать о мистере Хирепате?

— Джордже Хирепате? Еще бы! Он был другом моего отца, его собратом-тори. Они вместе жили в изгнании, в Канаде. Это один из самых уважаемых горожан. Будучи крупным судовладельцем и ведя более успешную, нежели большинство, торговлю с Китаем, он всегда имел вес, теперь же, когда федералисты и бывшие тори идут нога в ногу, приобрел еще больший.