Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
— Добровольцы, шаг вперед, — негромко произнес Читаев сакраментальную фразу.
Как он и ожидал, шагнули все дружно.
— Курилкин… Мдиванов… Бражниченко… Камалетдинов… Нефедов… — стал называть он фамилии.
— Меня, товарищ лейтенант, меня возьмите, — Щекин, словно школьник, тряс поднятой рукой.
Читаев не обратил на него внимания, а когда Щекин попытался перебежать в строй отобранных, рассвирепел:
— А ну, марш отсюда!
Щекин глядел умоляюще.
— Не на прогулку летим… И вообще, вам приказано лежать, — отрезал Читаев и вдруг заметил в глазах Щекина непрошеные слезы.
— Нельзя, Щекин. Нельзя.
Вертолеты уже рубили воздух.
Согнувшись,
— Тридцать минут лету, — сказал Воронцов. — Дай бог удачи нашим ребятам.
Водовозов глянул на него исподлобья и отошел в сторону.
Хасан сидел на большом камне. Когда-то во время сильной бури камень сорвался с вершины и стал стремительно набирать скорость, увлекая за собой сотни небольших и совсем маленьких камней. Но так и не скатился в долину, застрял на полпути. Прошло время, камень снова врос в гору. И хорошо, что так случилось, потому что в долине он загородил бы дорогу, и люди, в сердцах кляня его, вынуждены были бы искать другой путь. Камень остался в могучем теле горы, он постарел, покрылся сетью трещинок и морщин, но по-прежнему оставался единым целым с горой.
Хасан думал. Холодный ветер шевелил его всклокоченную седую бороду, играл концом чалмы. Ему уже скоро пятьдесят, старому Хасану, и его возрасту более соответствовала бы степенная жизнь в кругу семьи, а отнюдь не голодные скитания среди гор. Тяжелые краски заката тускнели, будто где-то за горизонтом постепенно затухал огромный пожар. Там, за горной грядой на западе, находился его родной кишлак. Широкая долина, похожая на гигантскую чашу, заполнена маленькими уютными кишлаками в зелени тополей, Хасан мысленно представил свою мазанку, дувал, который построил еще его дед. Много домов в кишлаке, только людей в них почти нет. Ушли люди, разбрелись кто куда по свету. Жена и двое детей остались среди немногих жителей. Ждут его. Женился Хасан — пяти лет еще не прошло. Молодым был — денег не имел, под старость насобирал — почти все ушло на выплату калыма. Уже три месяца о семье нет никаких вестей. Живы ли Физура и сыновья? В округе много банд… Все называют себя муджахеддинами, говорят, что борются за веру. А на деле просто грабят и убивают. Да и они разве не делают то же самое? Надо питаться, доставать необходимые деньги…
Хасан смотрел на закат уже без всякой надежды, ждал, когда окончательно стемнеет. Он сам назначил этот последний срок. Потом он должен принять решение. Каким оно будет, Хасан еще не знал. Знал лишь, что должен предпринять что-то очень важное и серьезное. Третий день подходил к концу. Никогда еще он не чувствовал себя так жестоко обманутым. Даже когда за жалкие гроши батрачил на пройдоху Якуб-хана. Как провел его Джелайни, послав под пули!..
Несколько дней назад в Наврузе они прошли на виду у всего кишлака. Сделали все так, как требовал Джелайни. А через сутки, на рассвете, они заметили отряд шурави, который двигался им навстречу, к дороге. Они были готовы встретить противника и успели занять господствующие вершины. Но под перекрестным огнем шурави не растерялись, сумели занять жесткую оборону. Потом случилось самое худшее. Пока они обстреливали окруженных, им в тыл ударил отряд, потом другой. И тут началось… Все же недаром говорят, что шурави воевать умеют и своих в обиду не дадут. Четырнадцать человек потеряли, а еще восемь, наверное, попали в плен. Остальные еле унесли ноги. Когда шурави ушли, они вернулись и до захода солнца похоронили тела погибших. Нет, не зря разум подсказывал ему: пусть шурави идут своей дорогой, не трогай их. Но сработала привычка: видишь врага — стреляй.
Тогда еще никто не знал, что судьба готовила им более тяжкий удар. В кишлаке Абихайль, где Хасану был обещан транспорт, никто ничего не слышал ни о машине, ни о Джелайни. Хасан приказал обыскать двор, который был помечен на схеме, но ничего не нашли. Пришлось остановить рейсовый автобус… Тогда он еще верил. Вдруг произошла какая-то ошибка? Уверенность Хасана сильно поколебалась, когда выяснилось, что в приграничном кишлаке Дуар никогда не жил человек по имени Карахан. Но и тогда Хасан не терял надежды, верил, что Джелайни не обманет, придет на встречу в Дуар. Но срок прошел, Хасан ждал еще три дня. И только тогда понял, что его обманули, провели, как мальчишку. Джелайни избавился от него. Зачем ему старый глупец, с которым к тому же придется делиться деньгами? Когда делят деньги, сначала считают людей…
Солнце зашло. Дорога исчезла во мраке, но она уже не беспокоила Хасана. «Пойду к людям», — решил он. Они терпеливо и почтительно ждали его в отдалении. Видели, что старый Хасан не в духе и, хотя все давно поняли, подойти не осмеливались. «Суфи, суфи», — услышал он негромкие голоса. Да, для них, двадцати — тридцатилетних, он уже старик. Старик с разумом мальчишки! Подлый шакал Джелайни… Странно, но злость уходила, и вместо нее появилось ощущение пустоты и безразличия. Так бывает, когда проходит первое потрясение после непоправимого горя.
— Джелайни предал нас. Обманул и выбросил, как ненужный хлам.
Все молча стояли. В темноте он не видел их лиц, но знал, что вряд ли сумел бы что-то в них прочесть. Война стирает чувства с лиц… Кроме одного — злобы. Злобы Хасан не боялся, хотя ему почудилось в какое-то мгновение, что люди сейчас бросятся на него и растерзают. И было за что. Но люди молчали. Только самый молодой — шестнадцатилетний Салих — выдохнул что-то вроде восклицания.
— Разожгите костер, — сказал он, заметив под ногами кучку сухой колючки и припасенные заранее дощечки.
Салих как будто ждал распоряжения. Под его ловкими руками быстро вспыхнул и тревожно замерцал огонек. Стало чуть светлее. Хасан первым сел к костру, потом — остальные.
— Что же нам теперь делать? — нарушил тишину вечно угрюмый Джамаль с раскроенной шрамом щекой.
— Я теперь вам не командир. Пусть каждый поступает по совести.
— А как — по совести? — глухо спросил Джамаль.
Хасан на мгновение задумался, тронул рукой бороду.
— Мусульманин тот, от языка и рук которого спокойны мусульмане. Это написано в коране. А теперь подумай, было ли спокойно от дела рук твоих народу.
— Я боролся за веру, — ответил Джамаль, — так же, как и ты. Разве ты забыл это?
— Это говорил бешеный пес Джелайни. А я и ты покорно слушали и верили ему. Неужели вы все ослепли? Неужели не видите, что революция не идет против аллаха?
Голос Хасана уже срывался на крик, по его коричневому лицу плясали отблески пламени, отчего оно казалось еще страшнее.
— Пора возвращаться по домам. Пес — где насытился, человек — где родился. Хватит воевать, хватит лить кровь. Хватит слушать сладкие речи таких шакалов, как Джелайни. Он говорил, что сражается за веру, а сам думал о деньгах…