Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
Тамаров тогда оставил жену на некоторое время возле продуктового магазина (она хотела кое-что купить), а сам забежал на телеграф отбить телеграмму домой: доехали, мол, благополучно, живы-здоровы… Возвращаясь, он застал Галку в обществе незнакомого мужчины, которого он сразу окрестил Полосатым (на незнакомце были модное полосатое полупальто и в такую же полоску кепи). Между ними шла мирная беседа, но когда незнакомец увидел приближающегося Тамарова, поспешно раскланялся с Галкой и скрылся за углом магазина.
Тамаров предупреждал жену, чтобы она без крайней необходимости не вступала в контакты с незнакомыми ей людьми, поэтому он тут же выразил ей свое неудовольствие. Уловив в тоне мужа нотки ревности (а ревновал он ее часто и, как правило, без особых на то причин), Галка попыталась отделаться шуткой. Но Тамаров, признав, что женская интуиция и на этот раз ее не обманула, без чувства ревности, пусть только промелькнувшего, здесь тоже не обошлось, настаивал на объяснении, руководствуясь куда более серьезными соображениями.
— Мы с тобой в приграничном городе, а не на улице Горького в Москве!.. — отчитывал он жену. — Ты хоть знаешь, с кем ты разговаривала?
— Нет, конечно, мы даже не успели познакомиться.
— Он о чем-нибудь спрашивал?
— Господи, да ни о чем он не спрашивал, можешь не волноваться. Сыпал одними комплиментами: какая красивая женщина появилась в нашем заброшенном богом и людьми городке, как мне идет моя шубка… и разные другие восторженные слова — вот и весь наш разговор…
— Я уверен, что разговор не ограничился бы одними комплиментами, задержись я на телеграфе подольше…
— Возможно, но почему ты всех стрижешь под одну гребенку? Нельзя же подозревать каждого встречного.
— Мне этот Полосатый не понравился.
— А по-моему, милый, вежливый мужчина. И перестань, пожалуйста, обвинять меня в легкомыслии! Я отлично понимаю, где нахожусь, помню наш уговор…
— Очень надеюсь на это, — примиряюще сказал Тамаров. — Но я должен тебя предупредить, что не оставлю без внимания ни одно новое знакомство, если таковое с твоей стороны последует.
— А я обещаю их больше не заводить, мой грозный командир!..
Галка взяла мужа под руку, и они пошли в сторону возвышавшейся в конце улицы чайной, где довольно неплохо готовили. На перекрестке Тамаров обернулся и… увидел Полосатого. Дымя сигаретой, он стоял на краю тротуара и смотрел им вслед…
Сборы, отъезд, связанные с ними заботы отвлекали Тамарова от этого эпизода, и он даже на какое-то время забыл о нем, но сейчас, тревожась за Галку, обуреваемый предчувствиями и подозрениями, вспомнил опять. Почему все-таки Полосатый подошел к ней? Он конечно же видел, что она была с офицером-пограничником, но не стал заводить с ней разговор при нем, дождался, когда она будет одна. И потом, заметив возвращавшегося Тамарова, предпочел скрыться. Что это, желание избежать неприятного инцидента с ревнивым мужем, или здесь кроется совсем другая причина? Только ли красота Галки привлекла незнакомца, одними ли комплиментами с его стороны ограничился их разговор? Если нет, то о чем он спрашивал? Галка могла что-то упустить, а может быть, боясь вызвать гнев предупреждавшего ее о соблюдении бдительности мужа, скрыла от него суть беседы с Полосатым. Поэтому Тамаров решил поговорить с ней еще раз, но не теперь, в дороге, а по приезде на заставу. Он тоже уже успел довольно хорошо изучить свою молодую жену, понимал, что за внешним ее спокойствием, а порой даже и напускной игривостью скрывается сейчас волнение человека, которого ждет новая жизнь, совсем для нее, привыкшей к городской обстановке, не знакомая. Она конечно же была полна надежд на лучшее, но он-то знал, что тревожных дней, особенно в начале этой новой для нее жизни, будет куда больше, чем обнадеживающих…
Тамаров не ошибался. Галка действительно волновалась, но при этом думала чисто по-женски: не вообще о новой жизни, а более конкретно — о жизни на заставе. Какая она, застава, Галка не знала и представляла ее себе лишь в общих чертах, исходя из рассказов мужа. Но то, например, что она будет жить без городских удобств и что помощи ей в хлопотах по дому ждать не от кого, здесь нет ни мамы, ни старшей сестры, — это она знала и представляла отлично. Образно говоря, будущее свое она преломляла сейчас через призму вот этой лесной зимней дороги, по которой ее везут не в машине, а в санях, накрытую тулупом… Было все это интересно, даже романтично, но так далеко от всего того, чем она жила прежде, что порой она ощущала себя в каком-то нереальном мире. И только близость мужа возвращала ее к действительности, поддерживала ее, позволяла ей сохранять душевное равновесие. Он был для нее сейчас единственной надеждой и опорой…
Когда Тамаров после очередной пробежки подсел к жене и, обняв ее за плечи, заглянул ей в глаза, она не отвела их, улыбнулась, прижалась к нему покрепче и сказала:
— Я знаю, о чем ты думаешь. Но ты не волнуйся, все будет хорошо. Я ведь у тебя умница, верно?
Тамаров молча кивнул головой. Он не хотел отвечать ей словами, потому что слова выдали бы нахлынувший вдруг на него волной теплые, нежные чувства к ней, которых он всегда почему-то стеснялся. Но Галке и не нужны были его слова, она уловила его состояние и без них и была благодарна ему за это. А когда Тамаров, волевым усилием взяв себя в руки, так же молча перебрался на свое прежнее место, поближе к солдату, не обиделась, потому что понимала, что главное для него сейчас — поскорее обрести столь необходимые ему спокойствие и хладнокровие. Ей, как и всякой замужней женщине, очень нужны и приятны были любовь и ласка близкого, родного человека, но еще больше нужна была ей сейчас его мужская уверенность, от которой во многом зависел ее сегодняшний и завтрашний день…
И все-таки сумерки настигли их где-то на полпути. Виной всему был западный ветер, нагнавший тяжелые тучи. Они низко нависли над лесом, и вскоре повалил снег. Темп езды заметно упал, и Тамаров с досадой подумал, что на каком-то отрезке дороги придется еще повозиться с санями, помочь гнедому преодолеть вполне возможные снежные заносы. Но опасения его были напрасны: сильный ветер погнал тучу дальше, и снег, только что густо валивший на дорогу, так же внезапно прекратился. Опять посветлело. Гнедой, словно обрадовавшись этой перемене, весело заржал и прибавил ходу.
Повеселел и Тамаров. Перебравшись к жене, он стал заботливо стряхивать с ее платка и шубки грозившие растаять большие снежные хлопья… И тут из глубины леса до него отчетливо донеслось ржание какой-то другой лошади, отвечавшей их гнедому. Тамаров от удивления даже замер. Как она могла оказаться в глухом зимнем лесу? Но потом, придя в себя, сообразил, что параллельно их дороге могла пролегать и другая.
— Здесь есть поблизости еще какая-нибудь дорога? — спросил он у солдата.
— Есть, — подтвердил его догадку солдат. — Километрах в трех от заставы. Сворачивает к хутору Соколиха. Потому мы по ней и не поехали.
— Ясно… Название какое-то у хутора странное.
— Обыкновенное. Там раньше, давно это было, Соколиха-разбойница жила, вот по ней память и осталась.
— Прямо как в сказке! — вмешалась в разговор Галка.
— И не говори, — согласился Тамаров, — только нам разбойников еще и не хватало…
Галка и солдат дружно рассмеялись. А Тамарову было не до смеха. Разбойников в хуторе действительно давно уже не было, но в комендатуре, когда Тамарова информировали об обстановке, этот хутор был упомянут. Имелись сведения, что кто-то из хуторян поддерживает связь с бандитами, что, хотя до сих пор банда в хутор не заглядывала, появление ее там не исключено в любой день и скорее всего с наступлением темноты… Возможно, Тамаров где-то преувеличивал опасность, сгущал обстановку, но он исходил сейчас в своих предположениях из факта: параллельная дорога вела к хутору, по ней кто-то ехал, время уже позднее, почему он должен исключить вполне допустимую реальность того, что на хутор подались бандиты?