Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
В глазах Карла мелькнуло неподдельное изумление.
— Двенадцать тысяч? Но ведь у Левенгаупта шестнадцать тысяч первоклассных солдат! Неужели русский царь надеется со сбродом своих мужиков в мундирах удержать эту силу?
Пипер неопределенно пожал плечами.
— Ваше величество, московский царь — варвар. Ему неведомы воинское искусство и законы стратегии.
— Что ж, я учил его воевать под Нарвой, придется продолжить науку здесь, — высокомерно произнес Карл. — Уверен, что вначале Левенгаупт всыплет ему как следует, а затем уже мы навсегда отучим московитов браться за оружие. Кстати, каково ваше впечатление от Мюленфельса? Насколько я наслышан, вы прямо-таки влюблены в него.
— Ваше величество, это умный человек. Недаром он одним из первых понял бесплодность борьбы России со Швецией и перешел от царя Петра к нам. Он хорошо знает русских, их армию и предложил весьма интересный план, как…
Взмахом руки король остановил первого министра.
— Я солдат, Пипер, и побеждаю врага силой оружия. Поэтому интригами занимайтесь сами. Вы свободны…
Очутившись в своей палатке, Пипер швырнул на стул плащ и треуголку и дернул шнур колокольчика.
— Человек, о котором я предупреждал, здесь? — спросил он у появившегося слуги.
— Да, ваше сиятельство.
— Зовите…
Бывший бригадир [16] русской службы Мюленфельс, изменивший царю Петру и перебежавший к шведам, остановился у входа, отвесив Пиперу низкий поклон.
— Мой друг, я ознакомился с вашим предложением, — без всякого предисловия начал первый министр. — Нахожу его весьма заманчивым, но, к сожалению, царь Петр покинул свою штаб-квартиру и спешит сейчас наперерез Левенгаупту.
Грузный, с выпирающим животом Мюленфельс сделал шаг к графу, большим клетчатым платком смахнул капельки пота с широкого, обрюзгшего лица.
16
Бригадир — воинское звание, промежуточное между полковником и генералом.
— Ваше сиятельство, но это нисколько не мешает осуществлению моего плана. Просто необходимо внести в первоначальный замысел некоторые изменения.
— И вы всерьез считаете, что с пленением царя Петра русские прекратят сопротивление? — поинтересовался Пипер.
— Уверен в этом.
— Но царь не одинок, у него имеется целый ряд единомышленников и последователей.
— Именно поэтому я предлагаю вместе с царем обязательно схватить и Меншикова.
— Помню об этом. Но зачем нам нужен сын Петра, царевич Алексей?
— Наследник — прямая противоположность отца. Это как раз тот человек, который может заключить мир на всех угодных королю Карлу условиях. Но, чтобы царевич смог избежать неблагоприятного для Швеции влияния, его надобно держать рядом с собой. И лучше всего, если во время мирных переговоров он будет являться гостем его величества короля Карла… Не пленником, а именно гостем, — еще раз многозначительно повторил Мюленфельс.
— Разумно, — медленно произнес Пипер. — Но как вы собираетесь осуществить свой план в теперешних условиях?
— Царь Петр горяч и своеволен. Он часто совершает поступки, никак не приличествующие особе столь высокого происхождения: лично осматривает местность и выбирает позиции для боя, с малым числом людей ведет разведку, а иногда даже ввязывается в стычки с врагом. Главное — не прозевать подходящий момент и не спутать царя ни с ней другим, поскольку он любит носить одежду простого офицера или солдата. Посему мой план прост, Я уже докладывал вам о двух офицерах, ранее бывших на службе у царя, а сейчас оставивших его и перешедших к королю Карлу. Это капитаны Саксе и Фок, они хорошо знают царя в лицо. С вашего разрешения я сегодня же отправлю их к генералу Левенгаупту, где они отберут сто — сто пятьдесят лучших солдат, переоденут их в русскую форму и постараются быть рядом с отрядом Меншикова, чтобы захватить царя в плен еще на марше. Если это не удастся, они повторят попытку во время сражения русских с Левенгауптом или в момент бегства царя после разгрома его войск. Я уверен, что благоприятный случай обязательно представится, и злейший враг Швеции окажется в руках его величества короля Карла.
Пипер задумчиво потер переносицу.
— Мой друг, но если царь Петр и его сын окажутся оба в нашем плену, почему мирный договор должен будет заключать царевич, а не законный, здравствующий монарх? Ответьте мне…
Мюленфельс учащенно задышал, скомкал в руках платок.
— Ваше сиятельство, я уже говорил, что русский царь храбр и чересчур горяч. Я уверен, что он не пожелает добровольно сдаться в плен и окажет сопротивление. Но ведь и среди шведских солдат имеются горячие и вспыльчивые. А война есть война, на ней случается всякое… Разве может простой солдат понять, как дорога мне и вам жизнь каждого монарха, будь он даже русским царем?
Некоторое время Пипер неподвижно смотрел куда-то в угол палатки, затем, вздохнув, скорбно опустил голову.
— Да, мой друг, вы правы: лишь один господь знает, как священна для меня каждая капля крови любой венценосной особы. Но разве наша с вами вина, что русский царь так горяч и необуздан? А потому сейчас же заготовьте от моего имени письмо Левенгаупту, в котором я наделяю капитанов всеми необходимыми полномочиями. И позаботьтесь, чтобы они отправились к генералу как можно скорее.
Под парусиновым верхом телеги у складного алтаря сидел плотный пожилой человек в поповской рясе. В его волосах были заметны нити седины, густая борода опускалась на грудь. Этот человек — священник отряда сердюков, что под командованием полковника Тетери и есаула Ивана Недоли прибыл по тайному приказу Мазепы в распоряжение генерала Левенгаупта.
Сейчас батюшка совершал обряд святого таинства — исповедовал паству. Но вовсе не исполнение обязанностей занимало ум священника: уже несколько дней его голова была занята делами куда более важными. А потому он отпускал грехи легко и быстро, даже не дослушивая исповедующихся до конца. Лишь один из них, детина саженного роста с побитым оспой лицом и огромными, закрученными чуть ли не до ушей усами, заставил батюшку внимательно вслушаться в его слова.
— Так что гнетет душу твою, сын мой? — спросил он, отвлекаясь от своих дум.
— Грех несу, отче. С этим и явился к тебе.
— Кайся, сын мой, и господь внемлет твоему раскаянию.
Детина, из-за своего роста согнувшийся почти вдвое, просунул голову под навес телеги, приблизил лицо к священнику.
— В блуде каюсь, отче. Ибо возжелал жену стародавнего друга своего, от коего не видел ничего, кроме добра и верности нашему товариществу.
— Как же случилось сие грехопадение, сын мой? Кто мог совратить такого славного и видного казака, как ты? Неужто какая-то мужичка, ибо иных женщин нет во всей округе?