Военные приключения. Выпуск 2
Шрифт:
Еще в начале переговоров узнав о гибели Огульского, Тамаров понял, что это сделал Петр, но о нем самом не спросил, не решился, побоялся страшного ответа. И сейчас, пробиваясь через сугробы, прыжками преодолевая канавы, старался не думать о плохом, успокаивал себя надеждой. И все торопил, торопил уже выбившегося из сил пожилого бандита.
То, что он и его солдаты увидели возле бункера, не требовало особых объяснений — слишком еще свежи были следы происшедшего здесь жестокого боя. Вход в бункер был разворочен взрывом гранаты. На снегу лежало несколько трупов, среди которых Тамаров легко обнаружил и главаря
Вокруг трупов толпились бандиты, которые вынесли их из бункера. Чуть в стороне кучкой лежали автоматы, финки, гранаты с длинными ручками.
Надо было спускаться в бункер, но Тамаров не мог, не слушались ноги, налились свинцом. И все в нем сейчас словно остановилось, застыло, только глаза продолжали глядеть в черную развороченную пасть бандитского логова, да в висках стучало молотом: «Не успел!..»
— Пан офицер, — услышал он за спиной робкий голос пожилого бандита, — хлопцы сказали, что ваш чоловик там, в бункере. Сказали, что его нельзя было выносить. Совсем плохой…
— Останьтесь здесь, — приказал Тамаров солдатам. — А вы, ефрейтор, мигом за санитарами! Они шли за нами, во второй цепи. Быстрее!..
Петра он нашел в среднем отсеке, на топчане. Бандиты, как могли, перевязали его, но жизнь едва теплилась в изрешеченном пулями теле. «Как же он терпит?!» — подумал Тамаров, склонившись над Петром и пытаясь уловить в его угасающем взоре хоть какие-то признаки сознания.
— Петя, ты слышишь меня? Это я, Тамаров! Ты помнишь, я был у тебя? Мы все здесь, с тобой, Петя! Банды нет! Мы победили!
Откуда берутся силы у умирающего, на котором живого места не осталось? Какой врач может на это ответить? А Тамаров ведь не был врачом, ему и подавно это было неизвестно. И потому, когда посиневшие губы Петра вдруг дрогнули и на миг ожившие, посветлевшие глаза остановились на нем, Тамаров едва не закричал от радости, а потом опустился перед умирающим на колени и заплакал. Он плакал, еще не до конца понимая, что произошло, да он и не мог этого понять. А сам Петр не мог уже ему ничего объяснить — не было сил. Для него, уходившего из жизни, важно было сейчас только одно — «Банды нет!» Ради этого, что он успел услышать, он и терпел, не подпускал к себе смерть, сопротивлялся и не сдавался ей, держался на одной воле, потому что не на чем было больше держаться…
Он умер, не сказав Тамарову ни слова. Но и тогда, и потом Тамаров готов был поклясться, убедить любого, что человек этот уходил из жизни спокойно, с сознанием исполненного долга. Никогда прежде и после Тамарову не довелось наблюдать такую смерть и вместе с горестным чувством потери испытать такое неподдельное чувство изумления и преклонения перед стойкостью и гордостью непобежденного воина. Оно, это чувство, было неизмеримо сильнее постигшей его и всех, кому дорог был Петр, утраты, оно осталось с ним навсегда, на всю его оставшуюся жизнь…
О том, что произошло в бункере, узнали потом, от раненого бандита, которому удалось вырваться наружу. Он пытался скрыться в лесу, но был задержан и на допросе дал показания.
Бандиты отклонили предложение Петра о сдаче, они убили заместителя и были убеждены, что без особого труда расправятся с чекистом.
…Бой был неравный и жестокий… уже в самом начале его Петр получил ранение в ногу. Но он умело использовал то обстоятельство, что бандиты были лишены
Хоронили Петра на городском кладбище. С воинскими почестями, с венками и скорбными речами. Родных у него не было, но из детдома, где он воспитывался, приехали две старенькие учительницы. Их просили выступить, а они только смотрели на своего воспитанника и что-то шептали, глотая слезы. Потом одна из них достала из потертой временем сумочки пожелтевшие фотографии и стала их раздавать. И все, кому они достались, увидели вдруг Петра Ищенко мальчишкой, озорным и веселым, и таким жадным до жизни, что смерть его показалась им нелепой и несправедливой случайностью и отозвалась в сердцах еще больнее и острее…
Тамаров стоял рядом со старшим лейтенантом Артеменко, земляком и сослуживцем Петра. Когда покидали кладбище, Артеменко с грустью и с какой-то идущей из глубины души обидой сказал:
— Не успел для себя пожить человек. И не умел. А для людей добра сделал столько, сколько нам за всю нашу жизнь, наверное, не сделать… И пусть мне кто-нибудь докажет, что нет незаменимых работников! Они всегда были, есть и будут! Только понимаем мы это, осознаем почему-то всегда с большим опозданием. Заурядность свою, что ли, боимся признать…
Тамаров промолчал, а потом, вспомнив совещание у Капралова накануне операции, спросил:
— Вы, по-моему, предчувствовали его гибель? Извините, конечно…
— Да, предчувствие было. Но не это главное. Когда я говорю, что нам всем его очень будет не хватать, я имею в виду не только его исключительные профессиональные качества, но и человеческие, которые и делали его незаменимым, редким среди нас человеком. Согласитесь, что даже в крайне экстремальной ситуации можно найти для себя спасительную ниточку, и мы ищем ее. А он никогда этого не делал. Считал, что, как только у чекиста появляется такое желание, он обрекает порученную операцию на неудачу. Иными словами, каждый раз, уходя на задание, он просто забывал о себе, готов был в любую минуту принести себя в жертву ради достижения цели. На такое можно решиться раз, два, а он решался десятки, сотни раз!.. Не много ли подвигов для одного человека?! И не мало ли для таких людей одной жизни, если смерть у них только одна…
Тамаров планировал после похорон навестить жену, но в последний момент раздумал, не был в себе уверен, боялся проговориться. А она в этот день очень его ждала, потому что именно в этот день врачи пообещали ей, что скоро выпишут.
Галка не знала о смерти Петра, от нее это тщательно скрывали. Правда, она уже успела подметить, что всякий раз, когда она спрашивала о нем, и Тамаров, и те, кто ее навещал, старались либо уйти от ответа, либо отделаться неопределенными фразами, опять же скорее касающимися больше ее, чем Петра: вы, мол, Галина Тимофеевна, выздоравливайте, а все остальное потом… Но она-то хотела знать о Петре Ищенко, а не про «все остальное»!..