Военные рассказы и очерки
Шрифт:
— Бушман!
— Вот-вот.
В дверях, перед тем как выйти, Сотин сказал, глядя в холодные, спокойные глаза Катина:
— После того как вы меня арестовали, полковник, я должен сознаться в моей намеренной лжи: у вашей дочери не лихорадка, а подлинный тиф. Придется вам, видно, меня расстреливать.
— Подлец!
— Ну, это еще вопрос.
И, оставшись один, глядя в лицо дочери, которое пылало, комендант спросил сам себя: «А действительно, кто же подлец?»
Пересекая
— Хитрость, знаете, палка о двух концах. Незеласов распустил слух о Вершинине, который будто бы обещал выдать Пеклеванова. Штаб белых успокоился: Пеклеванов в их руках! Очень хорошо. Почему хорошо? А потому, что от железнодорожного депо к крепости проложены рельсы. Если бы белые ожидали Вершинина на броне-поезде, они разобрали б этот путь, а так как Вершинин теперь друг Незеласова и белые ждут их обоих — рельсы не разберут, и наш бронепоезд подойдет к самой крепости. Дайте еще папироску.
«Благополучно он миновал огороды или…» — думала в те же минуты Маша, жена Пеклеванова, стоя на крыльце и вглядываясь в белесый сумрак восхода. Туман клубился в низкой кирпичной арке ворот, сквозь которую слышен стук морского катера. Катер отходит ровно в шесть. «Ты поняла, Маша, да? Ты понимаешь, что большевик, по приказу партии, должен жертвовать всем, даже жизнью, в любой момент? А ты взяла ключ и говоришь: „Не пущу!“ Ты, жена большевика, должна понять…» — «Да, да, понимаю! Бери ключ». — «Что такое? Фу, черт! Я — через окно. Ты его задержи». Кого? По-видимому, того самого, который подходит сейчас с корзиной цветов… это в шесть утра-то?! к крыльцу.
— Что вы?
— Нисиво, — ответил японец.
Он, бросив цветы, ворвался в комнату. Осмотрел и поспешно побежал через огороды.
— Послушайте, а корзинка?
Маша, выхватив револьвер, кинулась за японцем. «Только бы потише, без суматохи…»
— Вот халипы, разъязви их! Ранены, а паровоз ведут.
— Да я-то ведь не ранен, дедушка, — сказал Миша-студент.
— Я про него, — показал старикашка на Ваську Окорока. — Притащился, распоряжается, будто понимает.
— Шурка понимает, а я для веселья.
Шурка, израненный и перевязанный помощник машиниста, сидя в кресле, принесенном из купе Незеласова, наблюдал за Мишей-студентом. Паровоз загудел.
Телефонный звонок. Васька Окорок взял трубку, послушал и ответил:
— Быстрей нельзя, Никита Егорыч. — И, не положив трубки, спросил Мишу-студента: — Или можно, Миша? Понимаешь?
— Я же в техническом обучался. Можно.
— Можно!
Под нависшими скалами, все увеличивая и увеличивая скорость, мчится бронепоезд.
Васька Окорок обогнал лисолицего старикашку и первым вскочил в купе, где еще недавно сидел
— Ну и рвем, Никита Егорыч! Верст, поди, по сотне в час.
— Слава богу.
— Славишь-то больно невесело.
— Плохо, знать, верую. Да он простит — ми-и-ло-стивый!
Милостив, да не совсем. Остался на минуту один, и тотчас же вспомнилась жена, ее нежный овал лица, белая шея, смелая бровь и глаза, полузавешенные такими ресницами, каких небось и в раю не встретишь. Хоть бы нашла она Пеклеванова, передала, чтоб на два дня хоть задержал восстание. А вдруг да не поспеешь вовремя?
— Никита Егорыч! Мужики сказывали — тут штаны запасные хранились у этого прапора.
— А и пусть! Штаны не граната — не взорвутся.
— Да мне бы примерить: вроде я его роста.
У дверцы купе лисолицый старикашка, примеряя широчайшие синие галифе прапорщика Обаба, мальчишески задорным голосом кричит:
— Вот халипа!.. Чисто юбка, а коленко-то голым-голо: огурец!..
Пепел на столике. В окна врывается дым.
Окна настежь. Двери настежь. Сундуки настежь.
Китайский бог на полу заплеван, ухмыляется жалобно. Смешной чудачок.
За насыпью другой бог ползет из сопок, желтый, литыми кольцами звенит…
Жирные травы черные!
Взгляд жирный у человека, сытый и довольный.
— О-хо-хо!..
— Конец чертям!..
— Буде-е!..
На паровозе уцепились мужики, словно прилипли к стали горячими, хмельными телами.
Один в красной рубахе кулаком грозит.
— Мы тебе покажем!
Кому? Кто?
Неизвестно!
А грозить всегда надо! Надо!
Красная рубаха, красный бант на серой шинели.
Бант!
О-о-о-о!..
— Тяни, Гаврила-a!..
— А-а-а!..
Бант.
Бронепоезд за № 14–69 под красным флагом. Бант!.. Здесь было колесо — через минуту за две версты, за три! Молчат рельсы, не гудят, напуганы!.. Молчат.
Ага!..
Тра-та-та… Тара-ра…
— Эк его разбирает!
— Постой, а чего через щели — паровозный дым?
— Белые душат дымом, товарищи, бей их!..
— Будя орать-то, дура. Туннель.
— Ого!
— Поглядеть бы туннель-то…
— Ночью?..
— И верно, ночь!
— Светает.
— Товарищи, а ведь за нами — составы со снарядами согласно приказу Пеклеванова. Все как один! Выпить бы ради такого происшествия.
— Мужики, дай ему ведро воды!
— Вам какой: родниковой али озерной, господин?
— Ха-ха!..
Вслед за бронепоездом выскакивают из туннеля составы со снарядами. На крышах вагонов, возле пулеметов, испачканные сажей паровоза партизаны. Они смотрят друг на друга и хохочут…
— Животики надорвем, дьяволы!