Воевода
Шрифт:
Простёрлись царские милости и на главных бояр. Фёдор Мстиславский, столь успешно выполнивший миссию с царицей, получил в награду старое Борисово подворье, которым недолго владел до этого князь Василий Голицын. Царь разрешил престарелому Фёдору жениться, более того, сосватал за него двоюродную сестру Марфы Нагой. Обширные поместья получил и Воротынский.
Уверившись окончательно в крепости своего престола, Димитрий пошёл на шаг крайне опрометчивый, с точки зрения его секретаря Яна Бучинского: вернул в Москву и посадил в совет братьев Шуйских.
Напрасно возражал Богдан Бельский, предрекая царю новый заговор Шуйских. Димитрий, легко привыкший к льстивому нашёптыванию начальных бояр, не захотел больше слушать дерзкого опричника и услал его вторым воеводой к Катыреву-Ростовскому в Новгород Великий. Так он нажил себе ещё одного врага. А чтобы окончательно сломить Василия Шуйского своим великодушием, Димитрий милостиво разрешил ему жениться на пятнадцатилетней княжне Буйносовой, являвшейся дальней родственницей Нагим, поставив лишь одно условие — свадьба Шуйского должна состояться через месяц после его царской женитьбы на прекрасной Марине Мнишек.
Горячо желая завоевать народную любовь, Димитрий повелел глашатаям объявить по всей Москве, что по средам и субботам он будет лично принимать челобитные от каждого просителя. Сначала люди шли робко, и окружённый дьяками Димитрий явно скучал. Но вот сквозь строй телохранителей к нему прорвалась пожилая женщина в сбитом платке и простёрлась ниц возле его щегольских сафьяновых сапожек.
— Спаси нас, царь-батюшка, от лихих людей.
— На кого челом бьёшь, не реви, говори толком! — ласково успокоил её Димитрий.
— На ляха твоего, Липского...
Царь нахмурился: он не любил, когда жаловались на его верных жолнеров.
— И чем же он перед тобой провинился?
— Пьяный ворвался в дом, хотел ссильничать мою младшую, а когда она вырвалась, начал рубить своим палашом всё, что под руку попало! Не веришь мне, у народа спроси!
— Верно, верно, лютуют паны! — загомонили в толпе.
Димитрий чувствовал, что на него с вопросом и надеждой смотрят сотни глаз.
— Эй, пристав, приведите сюда Липского, выслушаем его.
— Он так не пойдёт! — пробасил один из приставов. — Поляки только своих командиров слушаются...
— Привести силой, — начал злиться Димитрий.
Через какое-то время Липский появился в дворцовых воротах. Отпихивая локтями пытавшихся взять его под руки приставов, шатающейся походкой он направился прямо к крыльцу. Шляхтич попытался отдать поклон государю, но, едва не потеряв равновесия, судорожно распрямился и воскликнул заплетающимся языком:
— Пошто звал меня, цезарь? Оторвал от срочного дела... — Он подмигнул Димитрию и смачно икнул.
— Люди жалуются на твои безобразия, Липский, — строго сказал Димитрий.
— Люди? Какие люди? Вот эта чернь? И ты ещё, государь, с ними имеешь терпение разговаривать? Это же быдло, чернь! Тьфу на них! — Смачный плевок опять лишил пьяницу равновесия.
— Покушался на честь девушки, имущество рубил, — продолжал тем же суровым голосом царь.
Шляхтич с удивлением воззрился на него:
— Что с тобой, Димитрий? Когда мы паненок в Путивле да в Туле щупали, ты был не против. Говорил: «Давайте, ребята, веселитесь!»
— Это Москва, а не Путивль, — оборвал его царь.
— Правильно! И я что говорю своим ребятам: в Москве баб больше, так что не зевайте!
Он оглушительно захохотал, вызвав гневный ропот толпы.
— Я запрещаю здесь вам самочинствовать! — крикнул Димитрий грозно.
Лицо Липского, только что расплывшееся в пьяной улыбке, стало злым. Ощерив зубы, он процедил:
— То-то мне ребята говорили, будто Димитрий наш сильно изменился. Как корону надел, так своих уже не признает! Забыл, забыл ты, ваша милость, как мы с тебя соболью шубку-то сдирали!
Димитрий в ярости вскочил:
— Подвергнуть этого пьяницу торговой казни! Провести по всем улицам и на каждой площади бить кнутом, чтоб другим неповадно было безобразничать!
Дюжие стрельцы с остервенением содрали с Липского верхнюю одежду и, обнажив его по пояс, под жалобные стенания поляка потащили с подворья. Толпа с торжествующими воплями двинулась следом. Возле крыльца, кроме охраны и дьяков, никого не осталось. Димитрий поспешно вернулся во дворец. Был он расстроен случившимся — из-за какого-то одного дурака можно поссориться со всеми поляками.
Мрачные предчувствия его не обманули. Не прошло и часа, как в его опочивальню буквально вбежал Пётр Басманов:
— Бунт в Москве начинается!
— Что такое?
— Поляки отбили Липского у приставов и бросились с саблями на москвичей.
— Что же делать, у нас и стрельцов нет?
— Мы бердышами затолкали поляков, благо среди них трезвых не было, в посольское подворье. Но успокоить не удалось. Орут из-за стен, что всех москвичей перережут!
— Выкатить к подворью пушки! — командовал Димитрий. — Я думаю, это остудит их пыл.
Поздно вечером во дворец явились польские офицеры для переговоров.
— Неужели ты, государь, допустишь, — сказал с пафосом герой битвы у Добрыничей Станислав Борша, — чтобы пролилась кровь твоих верных союзников?
— Я не хочу этого! — живо возразил Димитрий. — Ты знаешь, я умею быть благодарным. И одарил вас всех сверх всякой меры. Но к чему это привело? От золота с ума посходили! Каждый вместо одного по десять слуг себе завёл. Пьянствуете, развратничаете! Обижаете москвичей. Как будто в завоёванном городе находитесь! Служить, как принято у нас, не желаете, от поместий отказываетесь. Вам подавай только звонкую монету...