Воевода
Шрифт:
— Это уж как пить дать, на восточной. Что ж, где наша не пропадала, будем биться с татарами. Видимо, прошёл мимо нашей засады гонец Губенчи.
— Они хитры на выдумку. Попытаются сорвать карнизы крюками на верёвках, коней впрягут.
— А вот этого мы им не позволим. Бердыши на стену поднимем, верёвки рубить будем, — заметил Даниил и тут же сказал Захару: — Зови Пономаря.
Вскоре в крепости всё пришло в движение. И ко времени. Как и предполагал Степан, ордынцы стягивали все силы к восточным воротам, где стояла тысяча Пономаря. Даниил распорядился взять три пушки у Степана и поставить их на второй ярус у ворот. Теперь их было восемь, и
А в стане ордынцев после словесной перепалки двух князей власть в свои руки взял князь Епанчи из Засеки. Он сумел-таки скрыться из Казанского края и ушёл служить крымскому хану Девлет-Гирею. Хан поставил Епанчу во главе двух тысяч воинов, и он пришёл с ними на Русь. Орда Девлет-Гирея вновь осадила Тулу, но пока её стояние было безуспешным. А два приступа, которые совершила орда, туляки отбили, и Девлет-Гирей послал князя Епанчу к князю Губенчи с одним повелением: как можно скорее взять или сжечь Мценск и идти к Туле.
Подъезжая к Мценску, князь Епанча предполагал, что Губенчи бездействует. Стоит его подтолкнуть, как он пошлёт две тысячи своих воинов вместе с воинами Губенчи, и крепость падёт. То, что узнал Епанча, прибыв на место, привело его в ярость. Он ругался: «Вечно вы, раскосые, за чужие спины прячетесь». Губенчи огрызался: «Иди, щёлкни зубами и, может, раскусишь орешек, да смотри, не подавись». Завершив перепалку, два князя решили идти на приступ сообща всеми силами, но на малом пространстве. Чуть поднялось солнце, как Губенчи послал нукеров с появлением снять с осады с трёх сторон крепости половину воинов и привести их к восточным воротам. В роще близ них сосредоточилось больше семи тысяч воинов.
Это скопление было замечено в крепости. Пушечным ядрам было посильно долететь до рощи и прорубить в ней «просеки». Даниил распорядился открыть из пушек со второго яруса башни огонь по скоплению воинов в роще. И прозвучало четыре пушечных выстрела. Едва они достигли вражеского стана, как там поняли, насколько губителен для них пушечный обстрел, и опушка рощи опустела, лишь на земле остались убитые люди и кони.
Однако князь Епанча не дрогнул. Он считал, что пришло время «погулять» его воинам. Из рощи вылетело до полусотни всадников, они помчались к стене. Выстрелы из пищалей, стрелы, пущенные из бойниц, не остановили их, они подскакали к самой стене, забросили на карниз крюки на верёвках, притороченных к сёдлам, зацепились за жерди и рванулись обратно. Но защитники были уже наготове и в то мгновение, когда верёвки натянулись, точными ударами бердышей и даже сабель перерубили их. А из бойниц снизу в спины всадникам полетели пули и стрелы, и почти половина их не доскакала до рощи.
Епанча оставался спокоен. Ожёгшись на одной уловке, он придумал другую. Была срублена мощная сосна. Её положили на три повозки, и полусотня воинов, теперь уже ногайцев, покатила этот таран под прикрытием щитов к воротам. Но сажен за сорок ворота распахнулись, прогремели три выстрела из пушек, и от плотной толпы ногайцев только головы полетели. На дороге остались лишь повозки и мощный ствол сосны.
Сейчас князю Епанчи было над чем задуматься. Он вспомнил наконец-то, что с русскими воинами встречался уже не раз и бился, сидя в Мешинском городке, но ни разу не выигрывал у них схватки. И тут у Епанчи пробудилась такая же ярость, которая день назад толкнула на безрассудные действия князя Губенчи. Епанча подъехал к ногайцу и сказал:
— Мы
— Иди. Я не пойду. За меня это сделают мои воины, — ответил Губенчи.
— Тебе самому надо быть простым воином, а не князем. С десятью тысячами не одолеешь какую-то тысячу гяуров. Сейчас же шли своих воинов с лестницами к стене, и мы идём следом!
На Губенчи вдруг нахлынуло безразличие. Он подумал, что не всё ли равно, как умереть: в честном ли бою или позорно, от руки жестокого хана. И он выбрал первое. Была подана команда идти на приступ. Тысячи ордынцев прихлынули к опушке рощи. И вот уже первые сотни с лестницами в руках ринулись к стенам крепости.
Ордынцев было так много и они двигались такой плотной стеной, что Даниил не мог себе позволить упустить сей случай и не расстрелять врагов из всех видов оружия в упор. И он отдал команду стрелять из пушек, пищалей, луков со всех уровней. Однако врагов, казалось, не убывало, а, наоборот, становилось всё больше. Из рощи подходили всё новые и новые сотни, и все они шли на пространстве в двести сажен. Было отчего дрогнуть русским воинам. Но нет, они стояли твердо, и на этих двухстах саженях на стене от ратников было тесно. А перед ними стояли десятские, сотские, тысяцкие и даже сам воевода.
Вот уже ордынцы вскинули лестницы, полезли наверх, и вскоре первые головы возникли над карнизом. И, как оказалось, впереди шли более ловкие и проворные в ратном деле крымские татары. Многие из них каким-то чудом выбрались на карниз и уже готовы были захватить настил. Но тут вступили в сечу воины Даниила. Словно дав врагу слабину, чтобы он почувствовал запах победы и потерял голову, русские ратники ополчились на него всей своей мощью. Пошли в ход мечи, сабли, бердыши, жерди, рогатины, камни. Лестницы опрокидывались рогатинами, выскочившие на карниз сбивались жердями, бердышами. Выбравшихся на настил тоже побили и их тела сбросили на головы нападающих.
Но враг продолжал наседать. Вновь поднимались лестницы, лезли по ним воины, некоторым опять удавалось взобраться на карниз, они метали ножи и доставали ратников. Но дальше у ордынцев дело не шло. Там, где они вдруг возникали на стене, тут же появлялись Иван Пономарь или Степан Лыков, и ордынцы исчезали со стены. У русских ратников схлынула горячность, рождённая первыми минутами сражения, они стали действовать более расчётливо, думали о защите и били наверняка.
Однако картина боя ещё долго не менялась. Татары и ногайцы лезли на стены с упорством обречённых. С таким же упорством, но уверовав в победу их били русские. И князь Епанча, следивший за сражением пока издали, подумал, что ничего подобного он в своей жизни не видел. Он не знал, что любая безумная сила перед лицом разумной отступает, терпит поражение.
Ярость ослепила князя Епанчу, терпение его лопнуло. Собрав вокруг себя полусотню и окружив ими князя Губенчи, он сказал:
— Идём, князь, на стены. Нам другого пути нет. Или почётная смерть в бою, или позорная от руки властелина.
Князь Губенчи подумал в этот миг вкупе с князем Епанчой и, ни слова не говоря, помчался к крепости, увлекая за собой своих нукеров. Перед двумя князьями, словно по мановению волшебной палочки, очистилось пространство до стен крепости, и они увидели ряд свободных лестниц, а над ними напряжённые лица русских воинов. Соскочив с коней, Губенчи и Епанча подбежали к лестницам. Они пустили вперёд по несколько нукеров и стали подниматься за ними.