Воин сновидений
Шрифт:
– Убегали от крыс и прибежали к крысам! – громко фыркнула Мэри Джейн. На лице ее снова проступила привычная злая решимость – словно и не она только что со всех ног неслась по улице, спасаясь от настигающих крыс. – Эй, люди! – зычный голос сестры враз перекрыл завывания проповедника. – Чего это вы тут собрались? Или приказ лорд-мэра нашего, повелевшего по домам сидеть, от чумной заразы беречься, не про вас писан? Эй-эй, Том, я тебя вижу! У тебя детишек пятеро – а ты по сборищам шастаешь! Хочешь заразу принести? Тебе что твой приходской священник велел – из дома ни ногой!
– Так ведь это… – здоровенный
– А ну, замолчи! – маленькая Мэри Джейн подпрыгнула, и крепкая хлесткая оплеуха обрушилась на физиономию мужика. – Отец Джеймс потому помер, что до последнего за больными ухаживал! Ты вроде тоже живой, Том, выходит, и в тебе святость так и бурлит – видать, та самая, которую ты каждое божье воскресенье в корчме заливаешь?
– Ой, бывает, и бурлит – сам слышал! – крикнули из толпы. Тут и там послышались неуверенные смешки. Встрепанная женщина поглядела на проповедника, на Тома, поднялась с колен и неуверенно потянула свои драгоценности обратно.
Проповедник крепче сжал потную ладонь на золотом браслете, а другую грозным жестом простер к Мэри Джейн.
– Как смеешь ты, жалкая распустеха… – он брезгливо ткнул пальцем в рассыпавшиеся волосы Мэри Джейн, – …сосуд греха, насмехаться над тем, кто возглашает слово Господне! Да знаешь ли ты, что еще третьего дня я был в доме лавочника на Чичестер-сквер и лечил его, читая «Отче наш» сперва в рот ему, потом в нос, потом в оба уха, а после в живот и подмышечные впадины, и выслушав меня, почувствовал тот лавочник полное восстановление сил, и поднялся, и возблагодарил Господа и меня, смиренного слугу его…
– А вчера помер, – разбивая торжественность его тона, равнодушно обронила Мэри Джейн. – Схоронили, и все им нажитое дымом пошло, для бережения от заразы. А то, чем он тебя возблагодарил, – так ты, господин хороший, уж сам решай, «Отче наш» над ним читать или все-таки в огне прокалить надежнее будет.
Рука проповедника невольно дернулась к карману его одеяния, и он воровато покосился на погашенные кострища.
– А ну расходитесь! – громко и властно скомандовала Мэри Джейн, для подкрепления своих слов толкая мужиков обеими руками в грудь, а мальчишкам отвешивая хлесткие подзатыльники.
Занавески на дверце черной кареты медленно раздвинулись, изнутри выглянула дама в черном. С украшенной черными же перьями широкополой шляпы на лицо спускалась вуаль, словно у вдовы – такая густая и плотная, что лица вовсе не разглядеть.
– Почему столь юная особа позволяет себе поучать людей старше и опытней ее? – тихим, странно шелестящим голосом спросила дама.
В толпе смущенно захихикали, а здоровяк Том гулким басом пророкотал:
– Так то ж Мэри Джейн, миледи! Знахарка она, значится, дочка покойной знахарки Анны, да и бабка у ней тож ведающей женщиной была – тридцать лет назад, в прошлую чуму, многих выходила, и дочь с внучками обучила. Да Мэри Джейн, почитай, с самого начала чумного мора по домам за недужными ухаживает, небось и сейчас идет…
– Ее вон в тот дом, где пекарня, позвали! –
– Меня тут все знают! – упирая руки в бока и подаваясь вперед, словно рассчитывая взглядом вспороть плотную вуаль, объявила Мэри Джейн. – А вот ты кто такая будешь, почтенная леди?
– Не поднимай голос на добрую даму, что подарила нам аж три священных алтаря, пред которыми мы собирались, вознося моления к Господу! – прикрикнул проповедник.
– Аж три? – Мэри Джейн вдруг недобро прищурила глаза, все внимательней глядя на даму в карете. – И зачем же вам столько, служитель Божий? Уж не сожгли ли первый да второй люди лорд-мэра Лоуренса, и не потому ли, что все, кого ты вокруг собрал, перемерли от чумной заразы, а? – голос Мэри Джейн вдруг стал ледяным, как вода в Темзе зимой. – Но добрая леди каждый раз дарит новый… Поистине добрая леди! Сделай милость, покажи нам свое лицо, благодетельница! – и Мэри Джейн протянула руку, будто намереваясь сорвать вуаль со шляпки дамы.
Бледный конь в шестерной запряжке вдруг яростно заржал и рванулся, заставляя всю карету сильно качнуться, откатываясь в сторону. И тут же проповедник с силой ударил Мэри Джейн по протянутой руке:
– Куда тянешь грязные пальцы, наглая простолюдинка!
– Я-то руки мою, а вот тебе, Божий человек, под ногтями бы почистить не мешало! – прижимая ушибленную руку, отбрила неугомонная Мэри Джейн. – А то у тебя там, сдается, вся чума Лондона прячется!
– Поверь мне, девочка, чума прячется совсем не там! – опуская шторки на окошке кареты, негромко прошелестела дама в черном.
Мэри Джейн громко фыркнула и повернулась к жадно наблюдающей за развитием событий толпе:
– Вы до сих пор здесь? Сказано же было, расходитесь! Да прежде чем в дом войти, одежу над кострами прожарьте, серой на огонь посыпьте и окуритесь хорошенько! – и она коротко кивнула Лисбет.
Девочка ответила таким же привычным кивком – раздавать пакетики с серой всегда было ее заботой – и запустила руку в корзину. Вместо провощенной бумаги пальцы коснулись чего-то гладкого, шерстяного… Мелкие коготки пробежались по ладони… С истошным визгом Лисбет отшвырнула корзину прочь… На манжете девочки раскачивалась толстая черная крыса!
Корзина закачалась на мостовой – и через плетеный бортик под ноги вопящим лондонцам хлынул поток крыс.
– А права была добрая леди – вот где чума прячется! – перекрывая панические вопли, яростно заорал проповедник. – Ибо ведомо, что черная зараза от черного колдовства проистекает! По больным ходишь? – наступая на Мэри Джейн, точно давешняя крыса, выкрикивал он. – Не иначе как вещи из зачумленных домов здоровым подкидываешь, в угоду хозяину своему – Диаволу! Сама-то здоровая! Да она… Ведьма!
– Верно! – вдруг взвился над толпой истерический женский вопль. – Сколько народу на руках-то у нее перемерло, а мы и не догадывались, пока не обличил ведьму проклятую служитель Божий!
– Вы что, люди! – Мэри Джейн даже попятилась – Лисбет впервые видела, как растерялась ее обычно решительная сестра. – Забыли, скольких я выходила!
– А может, не выходила вовсе, может, увернулись они просто от твоих черных чар! – вдруг рявкнул здоровяк Том.
– Живыми-то при тебе единицы остались, а померли десятки!