Воин сновидений
Шрифт:
Не дожидаясь, пока леди поднимет ее, Лисбет кинулась ближе к печке. Огонь зашипел, словно гневался, длинный язык пламени метнулся вперед, норовя дотянуться до края черного платья. Дама в досаде остановилась, глядя на жмущуюся к печи девочку.
– Ну куда же ты забралась – иди ко мне, малышка, я тебя поцелую! – вновь зашуршал шелестящий шепот. – Мы ведь не чужие, я знала вашу бабушку. Мы встречались с ней здесь, в Лондоне, тридцать лет назад! Она тоже все хотела взглянуть мне в лицо! – и дама вдруг зашлась мелким, скрежещущим смехом – так смеялась бы крыса, если б умела!
– Отойди от моей сестры, гадина! – раздался громкий крик, и тяжелый
В ворохе взметнувшихся юбок дама отлетела к стене – из-под вуали раздался злобный писк. Мэри Джейн подскочила к сваленной у печи груде и выхватила оттуда тяжелую занавеску. Сунула край прямо в печь – и изо всех сил хлестнула пылающей тканью по даме в черном.
– Говоришь, знала нашу бабку? Мы тебя тоже знаем, черная дама! И знаем, чего ты боишься – огня! – Мэри Джейн снова ударила занавесью.
Извернувшись по-крысиному, дама попыталась поднырнуть под хлещущую огнем занавесь.
– Не дай ей до тебя дотронуться! – крикнула Лисбет.
Мэри Джейн полоснула поперек вуали. Свернувшись в комок, дама откатилась в сторону, вскочила. Настигающая Мэри Джейн хлестнула поперек спины. Черное платье задымилось, и в пекарню хлынула вонь, которой Лисбет не приходилось ощущать даже у лондонских портовых доков! Удары пылающей тряпки загнали даму к лестнице. Та круто повернулась на каблуках и скачками понеслась вверх по ступенькам.
Покрытые чумными бубонами руки появились из мрака – и крепко обхватили ее поперек талии. Безумное лицо пекаря проступило из царящей наверху темноты.
– Перед смертью люди видят многое – я тебя тоже узнал, леди! – прямо в густую вуаль выдохнул старик. – Ты пришла в дом к пекарю – тут ты и останешься! – и с невероятной для такого старика силой вздернув брыкающуюся даму на плечо, поволок к печи.
Вуаль вздыбилась, шляпа с черными перьями отлетела в сторону – из отделанного кружевами ворота хлынули черные крысы. Они сбегали по рукам старика, цеплялись коготками за подол его рубахи, кубарем скатывались по ступенькам. Истошно верещащий черный ковер ринулся к дверям.
– Куда? Не вырвешься! – закричала Мэри Джейн, хлеща и хлеща горящей тряпкой.
Но крысы уже взлетали по косяку, покрывая засов. Толстый стальной брус закачался – и взмыл над пазами, с грохотом рухнув на пол. Дверь мореного дуба распахнулась…
– Ведьма творит колдовство! Ведьма творит колдовство! – прокричал в ночь писклявый скрежещущий голос.
Мгновение за дверью стояла тишина… потом послышался гневный гул… Первым в пекарню ворвался давешний проповедник. Замер, безумным взглядом окинув Мэри Джейн с горящей занавеской в руках, брошенное на полу черное платье и мечущихся крыс…
– Ах ты ж ведьма проклятая! – проорал он и всей тяжестью, как выпущенный из пушки снаряд, врезался в Мэри Джейн. Сцепившись, оба они рухнули прямо в разожженную печь.
Лисбет отчаянно закричала.
– А-а-а! – со страшным воплем Мэри Джейн вывалилась из пылающего зева. Платье на ней горело, огонь охватил волосы. Лисбет схватила матрас, пытаясь сбить огонь, но тот мгновенно вспыхнул тоже. Лисбет показалось, что прямо из очага донесся сухой, похожий на треск огня скрипучий смешок и моргнул, точно подмигивая, громадный багровый глаз.
Обезумевшая от боли сестра заметалась по пекарне. Из-под ног Мэри Джейн с писком разбегались крысы – шкура на них горела.
– Беги, Лисбет! – изнутри пылающего факела, в который она превратилась, выкрикнула Мэри Джейн и рухнула на пол. Ветошь на полу занялась пламенем.
– Беги-и-и! –
Словно подстегнутая этим криком, Лисбет повернулась и побежала – прочь, прочь, прочь, куда подальше, куда угодно, лишь бы не слышать звенящих в ее ушах воплей и не чуять жуткого запаха паленого мяса.
Вскоре она поняла, что бежит не одна – обычно пустынные улицы чумного Лондона были полны народу. Вокруг шли и бежали люди, волоча на плечах плачущих детей и узлы со скарбом. Густой черный дым забивал легкие. Лисбет обернулась – и увидела встающее над крышами пылающее зарево. Она снова шла, вместе со всеми перебираясь из улицы в улицу перед наступающим огнем. Несла чьего-то ребенка, потом чей-то скарб, снова шла сама, спотыкаясь, падая, поднимаясь снова. Кто-то, кажется, благодарил, кто-то куда-то звал, но она ничего не видела и не слышала, перед глазами ее, сменяя друг друга, стояли лишь две картинки – выглянувшая из-под черной вуали ухмыляющаяся крысиная морда и лицо Мэри Джейн, сказочно прекрасное в пылающем огненном ореоле. Наконец чьи-то милосердные руки втянули ее в лодку – она плыла на другую сторону Темзы, оставив расползающийся по городу пожар позади. Оглянулась она еще только один раз – уже на другом берегу. Оглянулась и тут же, закрыв лицо руками, побежала дальше – прочь, прочь!
Такого быть не могло, она безумна, как давешний проповедник! Но она видела!
Извергая потоки пламени, над горящими крышами кружили двенадцать багровых глаз. То пропадая, то появляясь в вихре огня, носилась голова – одна лишь голова, без тела! Там, где являлась она, с грохотом обрушивались дома, а жгучие искры разлетались во все стороны, заставляя вспыхивать крытые соломой и дранкой крыши. А над всем этим, медленно распрямляясь, вставал в небесах скелет, увенчанный железной короной, с черным мечом в костлявых руках!
Она бежала прочь, еще не зная, что пожар будет пылать много дней и выжжет Лондон почти начисто. Не зная, что война с голландцами проиграна и вскоре голландский флот войдет в устье Темзы, готовый подобраться к издыхающему городу и снести его начисто огнем корабельных батарей! [17]
Второй сон Татьяны Николаевны
– Хватит, пожировали на поте и крови народных, эксплуататоры! – выкрикнул высокий парень в затрепанной буденовке, судя по бурым пятнам долго, может, и с самой Гражданской войны, валявшейся в подполе, а вот теперь снова сгодившейся. Он рванул мешок с фасолью, но женщина с закаменевшим в яростном ожесточении лицом не отпускала. Тогда парень задрал ногу, точно журавель, уперся каблуком сапога женщине в грудь и с силой толкнул. Она упала молча, без плача, как мертвая, неподвижно распростершись на чисто выметенной земле двора. Только ее понуро сидящий у плетеного тына муж поднял голову и с безнадежной тоской спросил:
17
В Великой лондонской чуме 1665–1666 гг. умерло около 100 тыс. человек. Последовавший за ней Великий лондонский пожар 1666 г. продолжался четыре дня, со 2 по 5 сентября. Сгорело 13500 домов, 87 приходских церквей (даже собор Святого Павла), большая часть правительственных зданий. Пожар лишил крова 70 тыс. человек, при тогдашнем населении центральной части Лондона в 80 тыс., а 6 тыс. погибли в огне.