Воин света

Ромов Дмитрий

— Что могу заново всю жизнь прожить. Честно говоря, от этого мне стало грустно. Зачем мне эта новая жизнь, если мне ещё и старая не надоела? Доброву надоела старая жизнь?

— Ну, в каком-то смысле да, — киваю я.

— А Наталье Брагиной не надоела, — вздыхает она.

— Ну… возраст-то, всё-таки, почётный, как ни крути, дело к закату, — развожу я руками. Или там у вас уже победили проблему старения?

— Не знаю, — отвечает она. — Мне это неизвестно. Короче, подумала я что могу заново жизнь прожить и вас дурачков молодых увидеть. И обнять даже. Меня когда Егор

в квартиру пустил, у меня сердце чуть не выпрыгнуло… Я потом всю ночь не спала, всё думала, ну почему всё так несправедливо в этой жизни? Раз, и всё, и ничего уже не вернуть.

— Ну как не вернуть? — мягко говорю я. — Вот видишь же, новый шанс, новая жизнь. Разве это не чудо?

— Наверное, чудо, — соглашается Мурашка. — Чудо, да… Только… Я вот думаю, что это не просто какое-то бесцельное и случайное чудо. Мне кажется, что у этого чуда есть смысл, и нам оно даётся для чего-то определённого, понимаете?

— И для чего же? — хмурится Наташка большая.

— Для того, чтобы каждый мог совершить свой… подвиг… Вот скажи, Егор, когда ты доживёшь до момента, когда Доброву стукнет пятьдесят… или сколько там ему было, когда его маршрутка сбила? Неважно. Вот ты доживёшь до этого момента и что дальше? Ты уже думал? Ты пойдёшь и спасёшь его или нет? Если спасёшь, то он не умрёт там и ты не перенесёшься сюда и не станешь Брагиным. А если не спасёшь… А если не спасёшь, спокойно допустишь его смерть, получается? Это вопрос из области этики…

— Не думал, честно говоря, — качаю я головой. — И… совсем не факт, что это именно так работает. То есть, я, например, не исключаю, что если там его спасу, то и здесь вполне могу остаться. То есть, если мы не замкнуты в одну циклическую линию, то, возможно все вариации миров могут существовать одномоментно, как бы в параллельных временных слоях…

— Сомневаюсь… — строит скептическую рожицу Наташка маленькая.

Я и сам сомневаюсь, учитывая регулярно всплывающие воспоминания, зависящие от изменений, происходящих в этом мире…

— А почему ты об этом говоришь? — спрашивает Наташка большая, и я замечаю, что она страшно волнуется. — Ты можешь объяснить?

— Просто… — Мурашка набирает полную грудь воздуха и медленно выдыхает. — Просто… мне не девяносто четыре года…

— А сколько?! — в один голос спрашиваем мы с моей Наташкой.

— Восемнадцать, Наташ, — грустно отвечает она. — Столько же, сколько и тебе…

Сердце срывается в глубокую пропасть, а на кухне исчезает весь воздух. Абсолютно весь…

— И когда? — очень тихо, пытаясь не задохнуться, спрашиваю я. — Когда это произойдёт? Скоро?

«Неподвижный, как камень, — стучит в моей голове. — Неподвижный, как камень»…

16. Вразнос

— Что произойдёт? — так же тихо спрашивает моя Наташка.

Нет, она не тупит, она уже всё поняла, просто боится признаться в этом.

— Меня, судя по всему, убьют в перестрелке… Ну, то есть не меня… а тебя…

— И ты решила меня предупредить, учитывая, что…

Учитывая, что можешь исчезнуть, поскольку переноситься будет некому. Наташка это не произносит,

но тут и так всем всё понятно.

— Ну да, — грустно улыбается Мурашка. — Ты бы сделала то же самое… Ты ведь и есть я, слишком мало времени прошло и всё, что думаешь и чувствуешь ты… в общем, у меня всё то же самое. Почти…

— И ты… ты никакая не бабка, а так же влюблена в Егора как и я? Только без возможности и без надежды оказаться с ним вместе? Бедная моя…

Наташка притягивает к себе Мурашку и нежно обнимает.

— Ну, у меня, всё-таки, гормональный фон другой, — улыбается та. — Детский. Так что… не так всё и ужасно. Куколки да домики на уме. И в этом даже есть определённый кайф…

— Когда? — спрашиваю я.

— Первого сентября, — отвечает маленькая Наташка.

— Где?

— Здесь, рядом с домом.

— А кто?

— Этого я не знаю. Мы подъедем к дому, выйдем. У соседнего подъезда будет стоять грузовая машина, аварийная. С утра отключат горячую воду и они будут что-то ремонтировать. Когда мы выйдем из машины, они выскочат из кузова с оружием и начнут стрелять.

— А Егор? — спрашивает большая Наташка.

— Не знаю, — мотает белокурой головкой Наташка маленькая.

— Нужно что-то придумать! — восклицает Наташка большая.

— Да что тут придумаешь, — усмехается маленькая. — Либо дать себя убить, либо убить их. Что ещё? Умирать не страшно. Не бойтесь никогда. Просто… жалко немного… Но, с другой стороны, если посмотреть правде в глаза, кто я такая? Твоя копия, вернее, даже не копия, а не пойми что…

— Совсем не факт, — говорю я, — что ты вдруг исчезнешь, если Наталья останется живой.

— Ты и сам не веришь, — фыркает Мурашка и машет на меня рукой. — Я же говорю, у всех этих переселений есть цель. Моя цель — предупредить вас и исчезнуть.

— Но ты бы могла не предупреждать, — говорит моя Наташка. — Подождала бы десять лет и…

— Не надо, не продолжай, — смеётся Мурашка. — Ты ведь так никогда бы не сделала, правда? А значит, я тоже. Слушайте, я вот вам всё рассказала, и у меня на сердце так легко стало, правда. Можно мне ещё чая? Такой торт вкусный, обалдеть просто.

— «Птичье молоко», — машинально говорю я. — Вкусный, да. Ешь…

Мы едим торт и болтаем на посторонние темы. Вернее, пытаемся болтать…

— Слушайте, — не выдерживает Мурашка, — прекратите уже, ладно? Как будто я уже того… Сами же говорите, что не факт, а, кроме того, я же не успела занять в вашей жизни какое-то огромное и невосполнимое место, правда? Ну и всё, перестаньте ныть.

— Мы не ноем, — хмуро говорю я.

— Ноете. Я, пожалуй, ещё кусочек слопаю. Обалденно вкусно.

Приходят Мурашкины.

— Такой спектакль чудесный! — заявляет с порога Лена Мурашкина. — Артисты просто прелесть. Такая удача, что мы попали. Ну что, не замучила вас наша Наталья?

— Нет, — машу я головой. — Наоборот.

— А чего вы такие печальные? Случилось чего?

— Нет, конечно, — делает над собой усилие моя жена и улыбается. — Проходите, Егор торт принёс, «Птичье молоко». Легендарный, из «Праги».