Воин света

Ромов Дмитрий

— Ну, он там наших людей кошмарит.

— Чего делает?! — широко распахивает он глаза.

— Кошмарит, Юрий Михайлович, — усмехаюсь я.

Он смеётся.

— Кошмарит? Это что значит? Делает жизнь кошмарной?

— Ну, да, типа того, — киваю я. — Вот, хотел узнать, нельзя ли как-то выяснить, откуда ветер дует? Только аккуратно выяснить, чтобы самому не подставиться, а то у этого Рекункова, насколько мне известно, главные жизненные принципы и представления о порядочности связаны непосредственно с рекомендациями ЦК.

—

Это у многих такое, — усмехается Чурбанов. — Вместо совести решение парторганизации.

— Наверное, — соглашаюсь я. — Только он уже коньячный цех накрыл, а скоро и в игровую зону придёт. В наш вива Лас-Вегас, так сказать…

— Так ты хочешь прикрыть это дело? Ну, то есть убрать бригаду, да?

— В идеале, да, но хотя бы выяснить, кто за этим стоит. Откуда, так сказать, ноги растут. Довольно большая вероятность, что это Черненко. Но нужно подтверждение.

— Задача минимум, да?

— Так точно.

— Ладно, попробую разузнать…

— Спасибо большое. Калиниченко, кстати, сейчас в Москве. Вернее… вчера точно был, хотел со мной поговорить, но меня шеф отмазал пока что.

— Понятно… — чуть мрачнеет Чурбанов. — Шеф, значит… Ну, и как тебе там служится, в КГБ?

— Пока что нормально, — пожимаю я плечами. — Шеф, кстати, к вам лично очень хорошо и уважительно относится. А вот Рекунков и Черненко — не очень хорошо. Это, конечно, всего лишь агентурные данные, а не проверенная информация, но вы, на всякий случай, будьте настороже.

— Да, жизнь такая, — философски замечает он, — что настороже нужно быть постоянно. Постоянно…

— И по возможности, капнете, пожалуйста тестю на Черненко, а то он нам устроит весёлую жизнь. Если будет чувствовать свою безнаказанность. Он мне, честно говоря, кажется человеком неискренним…

Из машины я снова набираю номер Гурко.

— Можешь подъезжать, — сразу говорит он. — Горбачёв будет здесь ещё часа полтора-два.

— Спасибо большое, Марк Борисович.

Пока едем, я погружаюсь в размышления и мысли перескакивают на Мурашку. Делается немного тревожно, появляется противное чувство, будто что-то забыл или не сделал. Что-то важное и необходимое.

С Мурашки мысль улетает в прошлое, в детские воспоминания и вдруг…

— Твою дивизию! — восклицаю я.

— Чего? — спрашивает Алик, глядя на меня в зеркало заднего вида.

— Да… забыл кое-что, — говорю я. — Всё нормально…Всё нормально….

Как ни смешно, действительно забыл. Можно так сказать. В моей новой, нанесённой, наслоённой памяти снова появляется Черненко в качестве генсека, сменяющего Андропова. Причём, царствует он довольно долго. Воспоминания, как всегда, туманные и отрывочные, но суть я ухватываю отчётливо. Блин! Блин! Блин! Почему всё постоянно меняется!

— А почему ты не позвонил сам? — Удивляется Горбач. — Через Гурко удобнее?

— Не столько удобнее, — улыбаюсь я, —

сколько надёжнее. Я напрямую не смог дозвониться, вот и попросил его. Для него нет неразрешимых задач.

— Ну да, ну да, — мягко улыбается мишка гамми и смотрит своим фирменным ласковым, чуть растерянным взглядом. — Хочешь чай или кофе?

— Спасибо, Михаил Сергеевич, я не планирую отнимать у вас много времени. Просто хотел кое-что сказать.

— Слушаю тебя, — кивает он.

— Кое-что о будущем, о не слишком далёком будущем. К моему великому сожалению.

— Так-так…

— Все мы относимся с огромным уважением и огромной любовью к Леониду Ильичу.

— Правильно, — подтверждает Горби. — Это правда.

— Но против природы не устоять, и все мы смертны. Человек с первых мгновений своего существования, сразу после рождения, ещё и крикнуть не успев, уже начинает необратимое движение к смерти.

Он чуть хмурится и ничего не говорит.

— Ну, вы понимаете. Придёт когда-то горький час, когда мы вынуждены будем выбирать нового лидера и вождя. Не мы, а вы, разумеется.

Горбачёв становится заметно более напряжённым, твердеет и каменеет, будто неожиданная кончина внезапно прервала жизнь его собственного пышущего здоровьем тела.

— Так вот, — продолжаю я. — Хочу вам ответственно заявить, Медунова среди претендентов нет.

Он молча хлопает глазами. Жив, курилка.

— То есть вы можете его не опасаться.

— А с чего ты взял… — выдавливает он, растягивая губы в бесформенной улыбке.

— А с чего вы Ставропольские его жмёте и давите? Я, например, ничуть не сомневаюсь, что следующим генсеком будет Андропов.

Горбачёв невольно и нелепо озирается. Вот что имя суровое и свирепое с людьми делает.

— Михал Сергеевич, я говорю с вами откровенно и рассчитываю на ваше понимание и полную конфиденциальность. Пожалуйста, не передавайте мои слова Константину Устиновичу, да и другим товарищам тоже. Только Раисе Максимовне. А то они подумают, что вы их провоцируете. Возможно, вы и обо мне сейчас то же самое думаете.

Он продолжает смотреть на меня, плохо скрывая «охренение».

— Я здесь совершенно ни при чём, — наконец выдаёт он. — Я слышал, что у Медунова сейчас возникли проблемы… Прокуратура роет… А почему ты им интересуешься?

— У меня есть с ним некоторые общие точки пересечения. От вас скрывать не хочу. Но они никоим образом не касаются политических планов. Вот причина моего интереса и даже озабоченности ситуацией.

— Так это Черненко, — разводит руками Горби и улыбается. — Тут и думать незачем и не о чем. И Ставрополь здесь совершенно ни при чём. Личная месть и неприязнь. Вот и всё. Но я думаю, с твоими-то связями ты сможешь устранить это небольшое недоразумение.

Сучонок.

— Смогу, конечно, Михал Сергеич. Просто хотелось бы с миром и добром ко всем, понимаете меня? Не хочется никому больно делать.