Воинский дискурс: три источника, три составные части
Шрифт:
Как видно, способы воодушевления войск в европейской и китайской традиции сильно разнятся. Взгляды, господствовавшие в армии Поднебесной на формы и сам факт мотивации воинов, хорошо иллюстрируют высказывания Сунь-цзы: «Если полководец разговаривает с воинами тихим и вкрадчивым голосом, это значит, что он уже не управляет своим войском», «…водворяй среди них единый для всех порядок устрашением» [10, с. 278, 280]. Ему вторит У-цзы: «…запретами, карами и наказаниями воздействуют на сердца» [20, IV, 3]. Характерен в этом смысле известный спор между легистами и конфуцианцами, достаточно ли для побуждения к добросовестному исполнению обязанностей ужесточать наказания, или допустимо применять умеренные поощрения.
Понять, как китайские полководцы в приказном порядке поднимали дух войска, помогает отрывок из трактата У-цзы: «…однажды перед началом боя У-цзы издал приказ по войскам, в котором говорил: командиры и воины, каждому из вас предстоит встретиться с противником, кому – с колесницами, кому – с конницей, а кому –
Авторы китайских военных трактатов представляются очень прагматичными и безжалостными людьми. Сунь-цзы рекомендовал полководцу использовать в интересах дела общеизвестный факт, что на войне лучше всего люди сражаются за свою собственную жизнь: «Бросай их туда (воинов. – С.З.), откуда нет выхода, и они будут умирать, не отступая. Когда нет возможности избегнуть смерти, командиры и солдаты отдадут все свои силы. Когда командиры и солдаты проникли вглубь [чужой земли], они будут держаться друг за друга. Когда нет выхода, они будут сражаться» [18, с. 120]. Он же рисует в своем трактате поистине жалостную и совсем не воинственную картину вступления в битву: «Когда приказывают идти в атаку, и командиры, и простые воины могут плакать так, что у них слезы потекут по щекам, и от слез халат промокнет. Но когда они оказываются в безвыходном положении, они храбры как Чжуань Чжу и Цао Куй [25] » [10, с. 304]. Очевидно, такое воинство действительно приходилось гнать на войну, как стадо овец. Что помешало бы воинам, даже и поставленным в безвыходное положение, сдаться в плен – неясно. Разве что страх навлечь репрессии на свои семьи, что широко практиковалось в Китае.
25
Чжуань Чжу (VI в. до н. э.) и Цао Куй (VII в. до н. э.) – известные герои Древнего Китая.
Побуждение войск к сражению осуществляется, по мнению Сунь-цзы, воздействием на простейшие человеческие чувства: страха, ярости и жадности: «Убивает противника ярость, захватывает его богатства жадность» [18, с. 76]. Получается, солдат должен быть напуган ровно до такой степени, чтобы страх вызвал в нем яростное желание бороться за свою жизнь. Дополнительным стимулом при этом являются награды и возможность грабежа населения страны противника. Рассчитывая на пробуждение в солдатах инстинкта самосохранения и играя на самых низменных чувствах, естественно, нет необходимости заботиться об их воспитании, а значит, полководцу нет смысла взывать, обращаясь к ним, к чести, славе или же религиозной истине.
При изучении вопроса о причинах практически абсолютного невнимания китайских военных трактатов к вопросам организации и содержании речевой деятельности полководцев нельзя сбрасывать со счетов и прочно вошедшую в китайскую культуру и в китайский менталитет склонность к принципам непрямой коммуникации. Трактат «Тридцать шесть стратагем» целиком посвящен военным хитростям, многие из которых вошли в трактаты Сунь-цзы и У-цзы. Высказывание Сунь-цзы «Война – это путь обмана» [26] можно предпосылать в качестве эпиграфа ко всему древнекитайскому военному искусству.
26
Сунь-цзы Искусство стратегии. М., 2006. С. 101.
Военная хитрость китайцами рассматривалась как способ минимизации потерь людских и материальных ресурсов. Скрытность, простирающееся до того, что войска рекомендовалось вести, «как пастух гонит стадо с места на место, а овцы не знают, куда ведут» [27] , применение уловок представлялось несомненным благом. На этом пути организация шпионажа вырастала до уровня задачи государственного значения; Сунь-цзы поет настоящий панегирик шпионам, которым явно отдает предпочтение перед военачальниками и воинами: «…в целом войске нужно быть всего милостивее к шпионам, давать самые щедрые награды шпионам, соблюдать наибольшую секретность в делах, связанных со шпионами. Не обладая высшей мудростью, нельзя использовать шпионов; не обладая человечностью и справедливостью, нельзя держать на службе шпионов; не обладая тонкостью и проницательностью ума, нельзя получить от шпионов настоящую пользу. О, сколь утонченно-сокровенно это дело!» [10, с. 332].
27
Сунь-цзы Искусство стратегии. С. 307.
Только у Цзе Сюаня в его «Военном каноне» (XVI в.) встречается небольшой пассаж в пользу значения слова: «Слова действенны более, чем острие меча, и способы их применения чрезвычайно разнообразны. Иногда они распространяют ложь, чтобы удалась задуманная хитрость. Иногда они отвлекают внимание, чтобы можно было изготовиться. Иногда они вводят в заблуждение противника, чтобы стало возможным отсрочить нападение. Иногда они вселяют в противника самоуверенность, отчего он теряет бдительность. В таком случае, когда я раскрываю свои подлинные намерения, противник будет подозревать меня в стремлении обмануть его. А когда я распространю ложные сведения, поверит им. Тот, кто распространяет неправду, вводит в заблуждение противника и может воодушевить собственное войско. Жалобная речь способна растрогать войско. Грозная речь способна напугать неприятельское войско. Кроме того, можно прикинуться неразумным, представить себя легковерным, изобразить гнев или радость, сделать вид, что идешь наперекор обстоятельствам или покоряешься им. Можно говорить уклончиво и грубо, словно сумасшедший или лунатик, бессвязно или загадочно. Можно общаться взглядом, жестом, движением, походкой, смехом: все это тоже слово, тоже способ, как бы не говоря, добиваться своей цели. А потому тот, кто искусно пользуется словом, непременно обеспечит себе победу» [22, с. 41].
Как представляется, львиная доля того, в чем автором полагалась полезность слова, относится к использованию его все теми же шпионами. Подобные подходы к воспитанию боеспособного войска не прошли проверки временем: показательно, что последний трактат, в основных своих положениях прилежно повторявший освященные временем заблуждения древних, вышел в последние годы существования Минской династии перед ее завоеванием маньчжурами.
В Японии военные трактаты начали писать с наступлением правления сегуната Токугава (XVII–XIX вв.), когда после окончания кровопролитных сражений у самураев появилось время для обобщения вырабатывавшегося столетия боевого опыта, воплощенного в известном кодексе бусидо.
Собственно, «Путь воина» слагался из ряда трактатов, наставлений и рассуждений по поводу того, каким образом снискать и культивировать в себе боевой дух на примерах героев древности, – аналогов стратагем европейской воинской традиции. Если гордые самураи и отдавали дань владению словом, то преимущественно в области стихосложения, которое наряду с чайной церемонией признавалось благородным искусством, в котором воину не грех было совершенствоваться. Но это служило скорее средством хоть как-то обуздать кровожадность и зверство свирепых воителей. Хотя авторы, чьи писания вошли в сокровищницу бусидо, немало рассуждали о справедливости и человечности, но их трактовка последней была своекорыстна по сути. Каибара Эккен, например, на основании приметы, что семья, в которой было три поколения военачальников, не оставляет потомства, делал вывод: «Даже будучи военачальниками, человечные люди стараются поменьше убивать и тем самым не причиняют вреда своему потомству. Что же касается тех, кто лишен человечности и повинен во многих убийствах, то часто не требуется и трех поколений, известно множество примеров полководцев, чей род вымирал уже в следующем поколении» [24, с. 133]. Это наставление врача, которому по самому роду занятий должно быть отвратительно кровопролитие, а не воина, но даже оно обращено на себя: поменьше убивай, чтобы не пострадало твое же собственное потомство. Так что понимание человечности, скорее всего, укладывалось у японцев в формулу другого наставника Ходзе Тикухоси: «Искусство человечности для воина состоит в умении награждать и наказывать» [28] , то есть быть внимательным к своим, так сказать, «заботиться о подчиненных, вникать в их нужды», как гласит современный устав.
28
Юдзан Дайдодзи Будосесинсю. Ямамото Цунэтомо Хагакурэ. Юкио Мисима Хагакурэ Нюмон. СПб., 2000. С. 239.
Трактаты по тактике и тем более по стратегии на японской почве не прижились. В этом отношении авторы не скрывали скептицизма. «Хагакурэ», например, содержит несколько мудрых сентенций на сей счет: «Господин Аки заявил, что он не позволит своим наследникам изучать военную тактику. Он сказал: «Если на поле боя начать рассуждать, этим рассуждениям не будет конца. Благоразумие никогда не победит врага. Меньше всего оно требуется, когда человек оказался перед логовом тигра. В таком случае, если человек когда-либо изучал военную тактику, он начнет сомневаться, и его сомнения никогда не прекратятся. Мои наследники не будут изучать военную тактику»»; «Основной принцип боевых искусств состоит в том, чтобы нападать, не думая о жизни и смерти. Если противник поступает так же, он и ты друг друга стоите. В этом случае исход поединка решает сила духа и судьба»; «Накано Дзиньэмон сказал: «Изучение таких предметов, как военная тактика, бесполезно. Если воин не бросается на врага и не рубит его, закрыв глаза, он окажется бесполезным, потому что в бою не продвинется ни на один шаг»» [24, кн. 11].