Воины бури
Шрифт:
Я видел, как длинный клинок пропорол кольчугу, видел, как норвежец навалился на пронзивший его меч, а его собственный упал на траву, а потом увидел, как нападавший проносится галопом мимо, чуть не вывалившись из седла, потому что его клинок застрял в кишках умирающего. Он отклонился назад, но смог выдернуть меч, а потом быстро развернул лошадь и вонзил клинок в спину раненого. Один из тех шести, что подзуживали нас, улепетывал вдоль холма, а остальные пятеро были либо мертвы, либо ранены. Ни один больше не сидел
Три всадника повернулись к нам, и я увидел, что их ведет мой сын Утред, он ухмылялся, поскакав в сторону колючей изгороди, преграждающей вход в крепость. Мы оттащили кусок изгороди, чтобы впустить троих воинов и встретили их радостными возгласами. Я увидел на шее сына большой железный молот. Пока он слезал с седла, я держал его лошадь, а потом мы обнялись.
— Притворился датчанином? — спросил я, притронувшись к его молоту.
— Точно! — ответил он. — И никто не задавал нам вопросов! Мы прибыли прошлой ночью.Оба его спутника были датчанами, что присягнули мне в верности. Они ухмыльнулись, гордые тем, что совершили. Я снял с руки два браслета и протянул каждому из них.
— Вы могли бы остаться с Рагналлом, — сказал я, — но не сделали этого.
— Мы присягнули тебе, — ответил один.
— И до сих пор ты не проигрывал битв, господин, — добавил второй, и меня кольнуло чувство вины, потому что они галопом пересекли пастбище прямо навстречу смерти.
— Тебя легко найти, — сказал сын. — Норманны слетаются, как осы на мед.
— Сколько их? — спросил Сигтрюгр.
— Слишком много, — мрачно ответил сын.
— А мерсийская армия? — поинтересовался я.
Он покачал головой.
— Какая мерсийская армия?
Я выругался и снова посмотрел на пастбище, теперь пустое, если не считать трех трупов и двух хромающих к лесу мужчин.
— Леди Этельфлед не преследует Рагналла? — спросил я.
— Леди Этельфлед его преследовала, но вернулась в Честер на похороны епископа Леофстана.
— Что? — поразился я.
— Леофстан мертв, — объяснил Утред. — Только что был жив, и вдруг скончался. Мне сказали, это случилось на праздничной мессе. Он вскрикнул от боли и рухнул.
— Нет!
Меня поразила боль утраты. Я с первого же дня невзлюбил Леофстана, когда тот заявился в город — само смирение. Я решил, что Леофстан, должно быть, лицемер. Но со временем я к нему привязался, даже восхищался им.
— Он был достойным человеком.
— Да.
— И Этельфлед вернула армию на его похороны?
Сын покачал головой и, помедлив, взял чашу с водой из рук Берга.
— Спасибо, — сказал он. — Она вернулась с десятком воинов и неизменным эскортом священников, — продолжил он, отпив, — но оставила Цинлэфа во главе армии.
Цинлэфа, своего фаворита, которому предрекали женитьбу на её дочери.
— А что Цинлэф? — сокрушенно спросил я.
— Как я слышал, он далеко к югу от Ледекестра, — ответил сын, — и отказывается вести войско в Нортумбрию.
— Вот сволочь, — выругался я.
— Мы направились в Честер, — сказал сын, — и обратились к ней с мольбами.
— И?
— Она написала Цинлэфу, повелев выступить на север и отыскать тебя, но эти приказы дойдут до него, скорее всего, сегодня.
— А он в дне пути от нас.
— Это по меньшей мере, — согласился сын, — так что с этими выродками придется справляться самим.
Он ухмыльнулся и затем вновь меня удивил, повернувшись к Финану.
— Эй, ирландец!
Финана смутило подобное обращение, но он не показал виду.
— Лорд Утред? — кротко откликнулся он.
Сын же скалился как безумец.
— За тобой два шиллинга.
— Неужели?
— Помнишь, ты обмолвился, что жена епископа скорее всего жаба?
— Помню, — кивнул Финан.
— А вот и нет. С тебя два шиллинга.
Финан фыркнул.
— Мне придется поверить тебе на слово, господин! А чего стоит твое слово? Ты и трактирную девку в Глевекестре посчитал красавицей, хоть у неё лицо смахивало на бычью задницу. Даже Гербрухт бы до нее не дотронулся, хоть я и видал, как он скреб таких, от запаха которых даже шавки шарахались!
— О, сестра Гомерь прекрасна, — возразил сын, — спроси моего отца.
— Меня? — воскликнул я. — Мне-то откуда знать?
— Потому что у сестры Гомерь родимое пятно в форме яблока, отец. Вот тут, — он коснулся перчаткой лба.
Онемев от удивления, я уставился на сына. На мгновение даже Рагналла позабыл, думая лишь о пышном теле в сарае.
— Ну что? — спросил Финан.
— Ты задолжал моему сыну два шиллинга, — расхохотался я.
А Рагналл пришел сражаться.
Я вспомнил, как Рагналл вывел своих всадников из-за деревьев у Честера, когда мстил за головы, выстроенные вокруг остатков крепости на Эдс-Байриге. Он повторил свой маневр – вывел людей единым строем из леса. Только что дальний лес пылал, залитый ярким утренним светом, зеленая листва обещала мир и покой, а мгновение спустя появились они. Ряды пеших воинов, воинов со щитами и оружием. Стена из щитов, что намеревалась вогнать нас в трепет. И они своего добилась.
Стена из щитов — страшная вещь. Это стена из дерева, железа и стали, у которой всего одна цель — убивать.
И эта стена из щитов была впечатляющей — стена выкрашенных круглых щитов, растянувшаяся вдоль плоской вершины хребта, а над ней реяли знамена ярлов, вождей, королей, явившихся нас убить. В центре, конечно, развевался красный топор Рагналла, но его окружали сорок или пятьдесят других знамен с воронами, орлами, волками, змеями и существами, каких можно увидеть только в ночных кошмарах.