Вокруг державного престола. Соборные люди
Шрифт:
Но Феодосия решила сократить и этот путь. Свернула с тропы и углубилась в густую и влажную траву. Войдя в неё по пояс, она сделала несколько шагов и остановилась, ошеломленная яркими красками пробуждающейся природы: янтарный рассвет, предвещающий солнечный и пригожий день, властно вступал в права. Показавшийся над линией горизонта солнечный диск медленно и величественно всходил над путающимся среди поля и леса белесым туманом и постепенно заливал темную, влажную траву дневным светом. Пробудившийся ветер, наполненный утренней свежестью, властно и крепко заключил взволнованную девушку в свои прохладные объятия.
Феодосия с наслаждением вдохнула горький и терпкий запах полыни, густой аромат распускающихся луговых трав и пошла еще быстрей. Трезор огромными прыжками мчался впереди, заливистым лаем приветствуя свободу. Он-то исчезал, то вновь выныривал из высокой травы, будто скользящий по морю челнок.
Не успела боярышня дойти до середины поля, как всепроникающий солнечный свет окончательно разорвал туманную дымку, осветив все пространство золотыми яркими красками. И сразу вслед за этим усилились и торжественно вознеслись к небу многоголосой симфонией переливчатые птичьи трели. Но вот взмыл вверх еще один небесный певец – неприметный серый жаворонок. И понеслась навстречу восходу его сольная чарующая трепещущая песня. На этот жизнерадостный призыв из леса откликнулось множество птиц, среди которых выделялась горлинка: ее нежный голосок и стал завершающим аккордом птичьей симфонии.
Феодосия собирала на поляне землянику. Спустя время со стороны села Коломенского она услышала надрывный лай собак и звуки охотничьих рожков.
Государь Алексей Михайлович со свитой приближенных бояр, князей, дворян, стольников и прочих служивых людей после раннего «кушанья» выезжал большим царским обозом на свою любимую с детства забаву – соколиную охоту. И кроме, как мимо Феодосии, обозу проехать было негде.
Чтобы не привлекать внимания, девушка придержала пса за лохматую холку и укрылась в зарослях малины с края опушки.
Великолепная царская процессия двигалась медленно, позволяя скачущим впереди сокольничим первыми добраться до выбранного ими заранее места царской охоты.
Впереди, на тонконогом вороном коне, покрытым широкими попонами из разных тканей с драгоценными камнями, ехал, мерно покачиваясь, государь Алексей Михайлович Романов. Феодосия разглядела лицо царя, на котором светилась по-детски счастливая улыбка. Боярышня знала – тот любит соколиную охоту пуще других забав.
Она разглядела среди сопровождавших государя бояр его тестя окольничего Илью Даниловича Милославского, бояр Ртищева, Хитрово, Стрешнева. Где-то наверняка прячется от солнца в карете и придворный врач Самуэль Коллинс, который обязан был всегда сопровождать Алексея во всех дальних походах.
Длинный царский обоз с богато украшенными каретами и гарцующими всадниками по обеим его сторонам был великолепен. Холеного вороного коня, на котором восседал государь, вели под уздцы два крепких стрельца, одетые в нарядные красные кафтаны, украшенные золотым шитьем, с белой перевязью на груди.
Конскую морду вороного накрывала «ремша» – изогнутая металлическая пластина, декорированная растительным орнаментом. В центре красовалось изображение двуглавого орла под короной. Убор коня был дополнен подшейной кистью из серебряных нитей. На ногах – чеканные золоченые наколенники с серебряными «гремячими» цепями, которые при ходьбе издавали мелодичный серебряный звон.
Государь благосклонно и задумчиво поглядывал по сторонам, и Феодосия догадалась, что сегодня у того благодушное и умильное настроение.
Издалека было видно, как к государю на коне подъехал боярин Никита Иванович Одоевский, оставшийся управлять Москвой во время отсутствия царя. Боярин был одет по-дорожному: скакал много верст из Москвы. Пока он докладывал, наклонившись к государю, лицо последнего все больше хмурилось.
Позади Алексея Михайловича на сильных жеребцах в ратной сбруе ехали бояре, окольничие, думские люди, стряпчие и еще дворяне по трое в ряд. Государев обоз сопровождали постельничий, семь молодых дворян, кареты с боярынями и дворянскими женами, телеги с продовольствием и всем необходимым для охоты. Замыкали шествие стрельцы, которые держали в руках пищали, сабли и бердыши. Через их плечи были перекинуты «берендейки»: одинаковые ремни с деревянными пенальчиками для пороховых зарядов. Некоторые молодцы держали в руках охотничьи рожки, в которые гулко и празднично трубили, нарушая громкими звуками природную гармонию.
Всадники и кареты скрылись. И теперь только ветер гулко шумел, запутавшись в кронах деревьев.
Феодосия стояла на поляне, посреди окружавших ее высоких кленов, густых раскидистых елей, зеленых берез и рябин, слушала, как гулко, шумно и радостно гудят качающиеся на ветру кроны деревьев, взволнованно трепеща и пробуждаясь к новому дню. Сердце боярышни чутко впитывало окружающую первозданную естественную красоту леса, чарующее пенье и щелканье птиц.
«Да разве же может какой человек превзойти всю эту дивную красоту и величие матушки природы? Даже если бы это был сам государь», – подумала боярышня. И, как будто откликаясь на ее мысли, из чащи вновь донеслось такое нежное и переливчато токующее птичье пение, что сердце чуткой ко всякой фальши девушки взволнованно вздрогнуло навстречу этим жизнерадостным звукам и затрепетало.
Постояв какое-то время, она плавным движением забросила за спину выбившуюся из-под платка русую косу и деловито полезла в малинник.
Наполнив доверху свои лукошки ягодой, Феодосия позвала мирно дремавшего в траве Трезора и пошла к полю.
Солнце стояло уже высоко и припекало. Под ленивыми порывами нагретого на солнце ветра медленно колыхались духмяные луговые травы и медоносные цветы. Жужжали над ними трудолюбивые пчелы, гудели шмели, порхали бабочки и стрекозы. Над полем низко летали ласточки и стрижи. Со стороны реки доносились оживленные голоса, кто-то затягивал долгую песню, слышался смех, чьи-то переклички. Это крестьяне, не дожидаясь общего выезда на сенокос, расположившись на привал с бабами, девушками и грудными младенцами, косили траву. По полю за косцами шли крестьянки. Уверенными взмахами грабель они трепали скошенную траву, чтобы солнце и ветер могли хорошенько ее просушить.
Феодосия увидела, как из леса к деревне по полю потянулась вереница усталой, одетой в простую светлую одежду молодежи. Парни и девушки возвращались парами и гуртом, выводя чистыми, звучными сильными голосами протяжные песни.
– Ау! Феодосьюшка! Ты где, сестрица? Ау! – зазвенел над васильками с ромашками взволнованный девичий голосок.
И вслед за этим, быстро-быстро замелькала в высокой траве пшеничная коса и белый плат. Растревожилась и взмыла кверху овсянка, высиживающая среди густых и цветущих трав птенцов. Её вспугнул стремительный бег крепких загорелых ног, шелест пряных и душных трав, покорно прильнувших к развевающемуся сарафану бегущей девушки.
– Ау, Евдокия! Иди сюда! Я здесь. Ау! – отозвалась Феодосия и поднялась с примятой травяной ложбинки, на которой до этого беззаботно лежала, любуясь лениво плывущей вереницей облаков.
– Вот ты где спряталась! А меня Марья Ильинична за тобой послала! Пока шла с краю просеки, смотри, сколько земляники отыскала! – запыхавшись, выпалила Евдокия и с сияющим от счастья лицом протянула лукошко, полное сочных крупных ягод. Феодосия бережно взяла и, спрятав в траву, прикрыла сверху большим листом лопуха.