Вокруг одни враги (часть сб.)
Шрифт:
— Через столько лет? Нет, конечно.
— Я назову вам одного человека. Джаспер Блевинс.
— Нет, не помню, — покачал он головой. — А кто такой этот Джаспер Блевинс?
— Отец Дэйви Спеннера. Если верить старой газете, выходившей в Санта-Тересе, он попал под поезд возле Родео Сити через три дня после убийства Марка Хэккета.
— И что же?
— Интересное совпадение.
— Возможно. Но такие совпадения встречаются на каждом шагу. Иногда они действительно что-то значат, но чаще — ничего.
— Это, по-моему, значит.
— Вы
— Какая-то связь определенно есть. В газете также упоминалось, что вы нашли револьвер, из которого был убит Марк Хэккет.
Обри повернулся и с уважением посмотрел на меня.
— Вы недурно поработали, а?
— Удалось вам установить, кому принадлежал этот револьвер?
Обри ответил не сразу.
— Самое странное было то, — наконец сказал он, — что этот револьвер в некотором роде принадлежал самому Хэккету…
— Что дает возможность предположить, не внутрисемейное ли это дело?
Обри поднял руку, останавливая меня.
— Дайте мне закончить. Револьвер принадлежал Хэккету в том смысле, что был куплен одной из его нефтяных компаний. И лежал у них в конторе в Лонг-Биче в незапертом ящике стола. О нем забыли, и он исчез, по-видимому, за несколько дней до убийства.
— Не мог ли это быть служащий, которого когда-то обидели?
— Мы произвели довольно тщательную проверку. Но ничего представляющего интерес не обнаружили. Беда в том, что у Хэккета оказалось немало обиженных среди служащих. Он тогда только перебрался сюда из Техаса и погонял их, как стадо кнутом на техасский манер. Только в Лонг-Биче у него было около пятисот служащих, и добрая половина из них питала к нему жгучую ненависть. Но найти доказательств тому, что его убил кто-нибудь из них, мы не смогли.
— А как называлась его компания?
— «Корпус Кристи ойл энд гэс». Марк Хэккет родился в Корпус Кристи. Не стоило ему оттуда уезжать.
Обри дружески ткнул меня в плечо и включил зажигание. Я вернулся в дом.
Глава 25
В картинной галерее я увидел Герду Хэккет: она стояла, задумавшись, перед картиной, изображавшей человека в путанице геометрических фигур, что, по-видимому, должно было означать единство человека и путаницы.
— Вы любите живопись, миссис Хэккет?
— Да. Особенно Клее. Это ведь я продала эту картину мистеру Хэкке… Стивену.
— Правда?
— Да. В Мюнхене я работала в картинной галерее, в очень хорошей галерее. — В ее голосе слышалась тоска по прошлому. — Там я и познакомилась с моим мужем. Но будь все сначала, я бы не уехала из Германии.
— Почему?
— Мне здесь не нравится. С людьми происходят такие страшные вещи.
— Но вам же вернули вашего мужа.
— Да. — Но веселее она от этого не стала. Она повернулась ко мне, голубые глаза ее были затуманены. — Я очень благодарна вам, честное слово. Вы спасли ему жизнь, большое вам спасибо.
Она притянула меня к себе и поцеловала. Случилось это как-то неожиданно даже для нее самой. Хотела, наверное, выразить каким-то образом свою благодарность, а завершила чем-то другим.
Я поспешил сменить тему разговора.
— Я слышал, вы дружите с Сэнди Себастиан?
— Нет, мы раздружились. Я помогала ей в языках. Но она оказалась неблагодарной.
— Она проводила много времени с Лупе?
— С Лупе? А почему вы спрашиваете?
— Потому что это может оказаться важным. Она часто с ним виделась?
— Конечно, но не в том смысле, что вы имеете в виду. Он иногда привозил ее сюда, а потом отвозил домой.
— Как часто?
— Много раз. Но Лупе женщинами не интересуется.
— Откуда вы знаете?
— Знаю, — вспыхнула она. — Почему это вас так волнует?
— Можно посмотреть его комнату?
— Зачем?
— К вам это никакого отношения не имеет. У него есть комната в доме?
— Нет, он живет над гаражом. Я не знаю, открыто ли там. Подождите, я возьму ключ.
Несколько минут, пока ее не было, я стоял и смотрел на картину Клее. Она нравилась мне все больше и больше. Человек запутался, путаница была в нем самом.
Вошла Герда и вручила мне ключ с биркой, на которой было написано: «Квартира над гаражом». Я пошел в гараж и ключом открыл дверь в квартиру Лупе.
Это была так называемая студия, то есть квартира, состоящая из одной большой комнаты и похожей на вагонное купе кухни. Комната была многоцветной. Ее украшали яркие ткани и изделия работы мексиканских кустарей. Над застланной серапе кроватью висело несколько масок доколумбова периода. Если принять во внимание, что Лупе был простого происхождения, то отказать ему во вкусе нельзя.
Я прошелся по ящикам комода, но не нашел в них ничего криминального. В ящичке над раковиной в ванной оказалась лишь баночка какого-то крема. Зато в кухне на дне какой-то миски я разыскал кусочки сахара, не очень умело обернутые в фольгу.
Всего их было шесть. Я взял три, сложил в носовой платок и спрятал во внутренний карман пиджака.
С лестницы не доносилось ни звука, поэтому я был крайне удивлен, когда дверь у меня за спиной отворилась и вошел Сидни Марбург. На ногах у него были теннисные туфли.
— Герда сказала, что вы пошли сюда. Что тут у Лупе?
— Просто изучаю.
— Что изучаете?
— Его моральный облик и нормы поведения. Он ведь не совсем обычный слуга, а?
— Совершенно справедливо. Лично я считаю, что он подонок. — Бесшумными шагами Марбург подошел ко мне. — Если вы разыщете что-либо его компрометирующее, дайте мне знать.
— Серьезно?
— Абсолютно. Моя жена интересуется искусством, поэтому он делает вид, будто тоже им увлекается, но, кроме Рут, никто в это не верит.