Волчье Семя
Шрифт:
— Теперь это неважно! — оборвал его граф. — Напиток не успеет принести вреда.
Ульрих пожал плечами и отцепил флягу от пояса.
— Можно ноги и не бить.
Граф, не обратив на фамильярность ни малейшего внимания, принял сосуд и отхлебнул прямо из горлышка, пренебрегая кубком. Еще раз осмотрел присутствующих. Конюхи, садовники, кухонные рабочие… Это сейчас. А в прошлом…
— Я узнал, кто донес на Дитмара, — произнес фон Каубах. — Точнее, понял. К сожалению, поздно. Это сделал Фридрих. Мой младший сын…
Ответом был сдержанный гул удивленных голосов.
—
Спрашивал широкоплечий старик с небольшим, но хорошо заметным рубцом у виска. Впрочем, все, кто присутствовал здесь отличались ростом и размахом плеч, и мало кто мог похвастаться отсутствием шрамов. Клаус когда-то был сержантом, и до сих пор нередко говорил за всех.
— Уверен, — граф снова закашлялся, отхлебнул из фляги и продолжил. — Теперь этот паршивец выследил и выдал Теодора.
На этот раз люди сдержали чувства. Только Ульрих, особенно дружный с погибшим в старые годы, проронил:
— И?
— Убит, — выкашлял граф. — Но его внук ушел. А я… — он помолчал, взвешивая в руке флягу, будто раздумывая. — Я — слабак. Не смог убить гада. Даже отдать приказ. Вырастить смог, а прикончить… Я виноват перед вами…
— Не говори глупостей, Готтлиб! — это не было панибратством. Слишком много люди прошли вместе, чтобы разделять сюзерена и вассала, капитана и сержанта. — Мы до сих пор живы, благодаря тебе. И Фрица воспитывали все! Не так это просто — убить сына. Не уверен, что я бы, на твоем месте, сумел…
— Неважно. Теперь неважно, — фон Каубах еще раз приложился к фляге и вернул Ульриху. — Вам надо уходить. Фридрих неминуемо донесет Светочам. Через две недели здесь будут войска Ордена. И тучи желающих оторвать кусочек от моего владения. Хотя им мало что обломится, — он рассмеялся хриплым, каркающим смехом. — Мой сыночек, наверняка, предусмотрел, как ничего не потерять при вступлении во владение. Удержать замок мы не сможем. Нас слишком мало. А их будет слишком много!
— А ты?
— Я слишком задержу вас. Сам не спасусь, и…
— Я никуда не уйду! — в одной фразе Йенс сказал больше слов, чем произнес за предыдущий месяц.
Кабинет одобрительно загудел.
— Мы не уйдем, — поправил его сержант. — Святые братья хотят брать приступом Каубах, с гарнизоном из «Медведей»? — на устах Клауса заиграла нехорошая усмешка. — Пожалуй, у них это получится. Вот только какой ценой?
Граф вздохнул.
— Что ж, другого я от вас и не ждал. Но вы всё равно уйдете. Просто немного иначе. И с другими целями.
Следующие десять минут владетель излагал план. Еще два часа его обсуждали. Вдумчиво, неторопливо, прикидывая действия свои и противника, взвешивая все «за» и «против».
— Может получиться, — подвел итог Клаус. — Это будет красивая смерть. Очень красивая… Лучше любой другой. А ты, Готтлиб?
— Я не смог убить сына, — произнес граф. — Но уйти сам я смогу. Рука не дрогнет. И это тоже будет очень красивая смерть…
Глава 17
Четвертый день на рынке начинался так же, как предыдущие. Братья покрутились у входа, высматривая в утренней толпе возможных клиентов, потолкались в мясных рядах, перебрались поближе к овощам. Работы пока не находилось. Только появилась антийка, кинувшая Медвежонка в первый день и пыталась найти носильщика. Но сколько ни махала руками, никто не подошел. Задарма работать — дураков нет! Пришлось толстухе самой тащить свои мешки.
Когда солнце поднялось повыше, Медвежонок получил от булочника монетку и помчался за вином. Торговец его привечал и, если мальчик находился поблизости, других не посылал. Коготь тем временем присмотрелся к ячменю на поясе шествующего по торжищу шляхтича, но счел добычу слишком опасной. Тем не менее, проводил поленина не только взглядом. Проследил до гостиницы, попутно удивившись выбору. В «Тухлом ежике» останавливались только ягеры. Вообще-то, трактир назывался «Доблестный рыцарь», но читать умели далеко не все, а изображенный на вывеске персонаж на рыцаря ни разу не походил. На доблестного, тем более. Ежик, он ежик и есть! А не то дымок, не то облако, поднимавшееся над бренным телом намалеванного героя, большинство связывало с запахом. Впрочем, жилищные неурядицы шляхтича Когтя волновали в последнюю очередь. А потому мальчишка поспешил обратно на рынок.
Не зря. У самого входа к нему подлетел малец из прописанных и, захлебываясь шумно вдыхаемым воздухом, затараторил:
— Там! Там…
— Где? — подхватился Коготь.
— У рыбы!
Не ожидая дальнейших разъяснений, Коготь, что было сил, помчался к рыбным рядам.
Медвежонок, принеся вино, еще раз прогулялся до мясных рядов, заодно проверив и рыбные. И снова безрезультатно. На выходе остановился, подумывая, куда направиться дальше, и куда вдруг подевались другие мальчишки, работавшие на рынке, и тут его окликнули.
— Эй, лощенок, ты откель нарисовался?
Фраза Медвежонку не понравилась. Тон — тоже! А говоривший — больше всего. Парень, на пару лет старше Когтя, был выше Отто на добрую голову. Худой, правда, до невозможности, кожа да кости, но всё равно… Лицо покрыто мелкими крапинками, словно на нем Нечистый горох молотил, а верхняя губа пересечена небольшим шрамом почти точно посередине. Да еще и с залысинами! А ведь известно — кто рано лысеет, те Нечистому первые друзья!
— Чё молчишь, додик? — снова спросил парень гнусавым голосом. — Ты родичу не шелестел! Сливай сюда ойры, пока не подломили!
— Слиняй в туман, гундосый! — спокойно ответил Отто. — Медвежонок я. Под Когтем хожу!
Почему он обозвал парня, сам бы не объяснил. Обозвал и всё. Бояться гундосого не собирался. Так же, как и второго, невысокого ростом толстого парня, подбиравшегося сзади. Дед говорил: кто испугался — уже умер.
— Ваще рамсы попутал, лошара! — мгновенно вскипел гундосый. — Да я тебе бельма в очко засуну!
Худой выбросил вперед кулак. Отто сместился вправо, уходя с линии удара, потянул руку противника вперед и добавил ногой по заду. Кулак с силой воткнулся в подбородок толстому, а следом влетел и сам гундосый. Его напарник не сумел удержать равновесие, и оба плюхнулись на землю.