Волчьи выродки

Реальность всегда суровее, чем представление о ней…

Ч А С Т Ь 1

Приказ №…

Г Л А В А 1.

Один, два, три, четыре, пять… поворот… Один, два, три, четыре, пять… поворот… И так с утра до вечера с небольшими перерывами на завтрак, обед и ужин… Сон – и затем всё сначала. Тоска в одиночной камере такая, что порой удивляешься, как ещё остаёшься в полном рассудке и не сходишь с ума… «Хотя нет, я давно уже сумасшедший!.. Так, по крайней мере считают все от простого контролёра до старшего кума*, – размышлял Искра. – Что ж, для меня это даже совсем не плохо! С дурака взятки гладки… И это обстоятельство просто необходимо обратить в свою пользу!.. Тем более что шансов у меня теперь никаких!..»

**** **** ****

*Кум – оперуполномоченный

*

Начиналась чёрная полоса послевоенного времени конца 1945-го года…

Он, Жогов Иван

Николаевич, бывший старший офицер подразделения СМЕРШа*, и не предполагал, что после войны судьба преподнесёт ему такой сюрприз, что он в одночасье из полковника превратится в государственного преступника и уголовника по кличке Искра… И это он, Герой Советского Союза, начавший войну в Испании в 1939 году и закончивший в сорок пятом в Праге, он – «враг народа». В общем-то, такая оценка не удивляла самого Жогова.

Войну он начал младшим лейтенантом в полковой разведке – тогда ему исполнилось только двадцать, – а закончил он её полковником в возрасте двадцати шести лет. Пройдя все перипетии военной службы в разведке на разных участках фронта, и получив при этом два ранения и контузию, он после войны стал руководителем группы по розыску предателей, служивших полицаями в карательных отрядах, а также бывших власовцев. За годы войны он из юнца превратился в зрелого мужа и выглядел намного старше своих лет. Частые потери друзей, встречи с предателями ожесточили его характер, сделали его сердце чутким, а ум проницательным. Уже после минутного разговора с собеседником он всё знал о его психологии и без труда выуживал из него нужную для себя информацию. Потеря родственников и молодой жены, которые, по слухам, сгинули где-то в одном из концентрационных лагерей под Смоленском, сделала полковника замкнутым и нелюдимым, и только работа в подразделении СМЕРШа время от времени отвлекала его от тяжёлых переживаний. Сам он нередко признавался себе в том, что его душа стала выжженной и изъеденной язвами, как земля после взрывов и пожарищ в безжалостной войне. Иногда, закрываясь в крохотной комнатушке коммунальной квартиры и оставаясь наедине с бутылкой водки, он подумывал о самоубийстве…

Таких, как Жогов, увы, после войны было немало: многие мужчины, возвратившись с войны, застали свои дома разорёнными, а родственников, жён и детей убитыми или пропавшими без вести. Именно в этот момент у возвратившихся с войны невредимых воинов появлялись безысходность и отчаяние, получившие название «послевоенный синдром». Он многих свёл в могилу, так много, что это трудно поддаётся описанию. Расшатанные нервы у переживших войну людей не выдерживали отчаяния, когда им становилось ясно, что ни одного из близких людей не осталось в живых. И молодые, и старые, и инвалиды, и здоровые сводили счёты с жизнью – каждый по-своему: одни травились, другие вешались, а кто просто спивался…

– –*СМЕРШ – смерть шпионам.

Обо всём этом Жогов прекрасно знал и восхищался мужеством тех матерей, которые не теряли веры в то, что их сыновья живы. Занимаясь поиском шпионов и предателей, служивших в карательных батальонах «СС», он нередко наталкивался на списки расстрелянных солдат и мирных граждан оккупированных городов и посёлков. Адреса многих расстрелянных были указаны в списках, и он передавал их в комитет по розыску погибших и пропавших без вести…

Но однажды произошёл случай, когда его отношение к мужественной вере матерей, разыскивающих своих сыновей, в корне изменилось. Он, матёрый разведчик, с холодным умом и стальной волей, был окончательно сломлен и подавлен, когда в одном из списков расстрелянных фашистами военнопленных увидел имена своих товарищей – в этот момент в его кабинете сидела мать одного из них. Она умоляла Жогова разыскать сына или место его захоронения. И он не просто пообещал ей помочь, но и подбадривал, утверждая, что сын её жив, так как через него проходят чуть ли не все списки погибших, а уж своих сослуживцев он знает. И так далее.… И это произошло именно тогда, когда секретарь принесла ему очередной список погибших разведчиков и он прочитал фамилию того человека, чья мать сидела перед ним, напротив. Сам полковник впоследствии не раз признавался себе, что нёс всякую околесицу, но сказать матери о смерти сына он так и не решился. Когда он глядел в глаза этой женщины, в которых светилась бесконечная надежда, его душу пронзила боль и в голове мелькнула простая мысль: «Пусть и дальше её сердце согревается огнём Надежды!.. Пусть поживёт ещё!.. Глядя на неё, у многих возродится и окрепнет Вера!..» И сам совершенно неосознанно подумал о том, что ему ещё не попалось ни одного списка, в которых бы фигурировали фамилии его родственников и жены. От этой мысли его сразу бросило в жар, он почувствовал, как в его сердце слабой искрой стала возрождаться Надежда!.. Да-да, конечно! Он должен заняться поиском своих близких! Ведь не исключено, что они были просто сосланы в Германию. А вдруг им удалось эвакуироваться, и они сейчас где-нибудь в Сибири или на Дальнем Востоке?.. А вдруг они сами давно уже разыскивают его, а он тут поверил слухам и отчаялся!.. Сразу целый вихрь мыслей пронёсся в голове полковника, и он смотрел на женщину с трепетной благодарностью и совершенно невпопад её репликам пробормотал:

– Вот что может сделать всего лишь одна встреча с человеком сильной Веры! – и ещё раз посмотрел в список убедиться, правда ли то, что фамилия её сына, его друга, значилась среди погибших. Глядя на эту женщину, он и сам отказывался верить в его смерть и в очередной раз посмотрел в список, надеясь, что зрение его

обмануло. Но нет, фамилия значилась, и, увы, это была жестокая реальность. И всё-таки Жогов не смог найти в себе силы сказать матери эту правду. Он смотрел на неё и представлял свою мать. Ему показалось, что эта женщина в его лице видит своего сына. Никто из них ещё и предположить не мог, как сложится их дальнейшая судьба, и какой крутой вираж сделает она на этом этапе.

После её ухода в кабинет вошла секретарь и положила перед полковником приказ с гербовым штампом от главнокомандующего. Приказ не имел номера и явно озадачил Жогова. (Впоследствии работники СМЕРШа окрестили его нулевым приказом). Развернув листы приказа, он с любопытством прочитал, что его подразделение становится передвижным отделом по розыску детей, незаконно рождённых во время войны. Другими словами, на оккупированных территориях гитлеровцы безнаказанно насиловали наших женщин и девушек, у которых затем на свет рождались дети. И приказ ясно давал понять, что ни один из них, а также мать, которая его произвела на свет, не должны жить и здравствовать: в нём категорически заявлялось, что все они подлежат репрессиям. В канун Нюрнбергского процесса такой приказ, как считали многие работники СМЕРШа и ГРУ*, был вполне оправдан, ведь англичане внесли на рассмотрение в коалицию трёх стран-союзниц проект о полной ликвидации немецкой нации, как зачинщицы всех глобальных войн в Европе. Женщин из Германии предполагалось депортировать в разные страны, а мужчин просто стерилизовать. К счастью или к сожалению, этот проект не имел продолжения, так как к развязыванию глобальных войн в Европе были причастны и другие нации… И 22 ноября 1945 года на Нюрнбергском процессе этот проект англичан был отвергнут!.. Но каким-то непонятным образом его внесли заново и повторно он будет отклонён только лишь в 1947 году, а сейчас подходил к концу 1945-й год, и ни один гитлеровский отпрыск, а также женщина, давшая ему жизнь, не имели права на существование: предполагалось всех их полностью уничтожить…

Жогов закрыл папку с приказом и сжал голову руками. Он знал, что это самоуправство Сталина или Берии, не желавших брать на себя ответственность за этот приказ. Такое часто практиковалось ими, и поэтому приказ не имел за собой порядкового номера. Позже он будет окрещён работниками всех особых отделов СМЕРШа нулевым приказом или приказом по уничтожению «волчьих выродков». (Так называли детей, рождённых в публичных домах концентрационных лагерей. Их матерей, привезённых с оккупированных территорий, называли волчицами). Ещё минуту назад в его душе возгорался огонёк радости, а сейчас внутри царил ледяной ад. Кому, как не ему, знать об этих незаконнорождённых детях.

*ГРУ – Главное Разведывательное Управление.

Освобождая из концлагерей военнопленных, он не раз сталкивался с женщинами, у которых на руках были «подарки фюрера» – так, по своему, эсэсовцы прозвали таких детей во время войны. Полковник не осуждал этих женщин, хотя у других к ним однозначного отношения не было. Одни называли их предательницами и шлюхами, другие просто жалели их, говоря, что Бог дал им нелёгкую судьбу. И это было именно так. Семьи в это время были очень большими: по семь – восемь детей, а иногда по десять или того больше… И полковник знал о том, что многие матери, чтобы спасти своих детей, шли на всё, в том числе и в публичные дома обслуживать немецких солдат и офицеров. Не многим из них удавалось очаровать какого-нибудь немецкого офицерика, который впоследствии помогал многодетной матери освободиться из концлагеря и забрать с собой пару детей: больше не полагалось! Но спастись даже двум детям из восьми – десяти было совсем не просто, и даже немецкие солдаты порой восхищались умением наших славянских матерей жертвовать собой. Когда Жогов смотрел на свою звёзду Героя, ему хотелось снять её и отдать этим женщинам, ему казалось, что они больше заслуживают её, нежели он. Часто он пытался представить себя узником концлагеря, но при каждой такой мысли у него волосы вставали дыбом. «А что же тогда испытывали эти несчастные матери, видя перед собой обречённых детей, когда в глазах каждого из них стояла мольба: «Мамочка, спаси меня!»– проносилось у него в голове. Нет, даже стальные нервы не могли вынести такое… Полковник покачал головой, застонал: он вспомнил, как в одном из концлагерей освободили совсем ещё молодую и очень красивую женщину с двухлетним ребёнком на руках – это был так называемый «подарок фюрера». Её дети погибли от голода, а «подарок фюрера» в публичном доме подкармливали немцы, и он чудом выжил. Эта женщина не последовала примеру многих и, родив ребёнка, не выбросила его. А на вопрос ребёнка: «Где мой папка?»– искренне солгала, что он погиб на фронте!..

И таких воспоминаний у Жогова было много, и все они были достаточно яркими и вспышками озаряли память. «И зачем только они отдали такой приказ? – безысходно подумал он. – Незаконнорождённых убивать!.. Ну, на худой конец, пустили бы в расход всех военнопленных немцев – к ним всё равно жалости никакой… Они вон сколько наших!.. Ну а при чём тут дети?! – вертелось у него в голове. – Хотя всё понятно: как всегда перестраховывается «отец всех народов»! – с горькой иронией усмехнулся он. – Не перестала ещё литься материнская и детская кровь…» И он снова застонал: ему стало не по себе от мысли, что наряду с поисками шпионов и диверсантов, скрывавшихся под личиной узников концлагерей, придётся отыскивать ни в чём не повинных женщин, над которыми злой рок так чудовищно поглумился. Он должен выполнить приказ партии, который, как она посчитала, наиважнейший, так как к этому стремились, якобы, и другие народы – союзники!.. В эту минуту Жогов возненавидел весь мир.