Волчица и пряности
Шрифт:
Конечно, она понимала боль Ремарио.
– Господин Ремарио.
Поняв чувства Хоро и догадавшись о ее намерениях, Лоуренс заговорил ровным голосом.
– Я вручаю вам три румиона – все, то мне удалось собрать, - и предлагаю вам сделку по покупке золота. У меня есть на примете человек, который сможет выполнить эту работу. Если только вознаграждение будет достойным, мы сможем доверять этому человеку. Кроме того, я уверен, что ваша гильдия обладает достаточными связями, чтобы сбыть потом это золото. Что вы скажете? Если вы согласитесь отсрочить выплату моего долга и пообещаете разумную долю дохода, я вместе с вашей гильдией займусь контрабандой золота, и это будет очень выгодно для вас.
Здесь Лоуренс специально сделал паузу.
– Итак, что вы скажете?
Ремарио сидел, по-прежнему сжимая руками низко опущенную голову.
То, что говорил Лоуренс, искушало сильней даже, чем вино, и, уж конечно, прошло через уши Ремарио к самому его сердцу. И все же Ремарио не поднимал головы.
Шло время.
Стояла такая тишина, что могло показаться – все до последнего человека в этом здании затаили дыхание, ожидая ответа Ремарио.
Лоуренс решил снова обратиться к Ремарио и уже начал было произносить его имя, как вдруг –
– Понятно...
Изнуренное лицо наконец поднялось, на Лоуренса уставилась пара горящих глаз.
– Поставим на этот шанс все, что у нас есть!
Совершенно бессознательно Лоуренс поднялся со своего дивана и протянул руку.
Двое мужчин, над головами которых висело слово «разорение», пожали друг другу руки.
– Да благословит нас Господь!
Договорившись с Гильдией Ремарио, кто что должен будет делать и кто кому сколько заплатит, Лоуренс и Хоро направились к небольшой церквушке в восточной части Рубинхейгена. Размер колоколов, пышность украшений и прочее тому подобное определялось для каждой конкретной церкви тем, насколько высоким было ее положение в церковной иерархии Рубинхейгена: считалось, что чем выше ранг церкви, тем ближе она к Единому богу.
Церковь, на ступенях которой стояли Лоуренс и Хоро, располагалась в этой иерархии где-то ниже середины. Ей было дозволено иметь украшения, и потому она не выглядела совсем уж убогой, но все же по меркам Рубинхейгена это было очень простое здание.
Полдень только-только миновал, и в церкви сейчас служили полуденную мессу.
– Слушай, ты.
Сидя на каменных ступенях и слушая песнопения, посвященные Святой Матери, Хоро внезапно обратилась к Лоуренсу.
– А ты уверен, что сможешь обмануть эту девочку?
– Почему ты вдруг засомневалась?
– Что, я ошибаюсь? – весело спросила Хоро.
Лоуренс, глядя прямо перед собой, с сердитым лицом ответил:
– Нет.
Хоро чуть улыбнулась.
К этой церкви Лоуренс и Хоро пришли, чтобы встретиться с пастушкой Норой. Изначально Лоуренс не знал, на какую именно церковь она работала, но церквей, нанимающих пастухов женского пола, было очень мало, и Лоуренс смог все разузнать с легкостью.
Разумеется, Лоуренс разыскивал Нору не для того, чтобы просто поболтать.
Он намеревался попросить ее сыграть важную роль в их плане по контрабанде – провезти золото.
Однако, в отличие от Лоуренса и других, вовлеченных в план, над Норой не висела угроза разорения. Убедить ее присоединиться к контрабанде золота, при том что ей сейчас не угрожала прямая опасность, - это можно было расценивать как обман; ведь Лоуренс должен был убедить ее, что прибыль от успешной контрабанды стоила риска.
Тот, кто провозит золото, рискует собственной жизнью; какой же доход стоит того, чтобы ставить на кон жизнь? Так что все доводы в сторону: как ни крути, а это обман.
Однако пастушеское искусство Норы и ее известность в городе были абсолютно необходимы, чтобы контрабанда прошла успешно.
Оценивая сердце человека, как какой-то товар на рынке, который может дешеветь и дорожать, Лоуренс ощущал уколы совести. Будь Нора торговцем, причин смущаться бы не было, но она была пастушкой, не искушенной в торговых делах. И все же наблюдательность Лоуренса позволила ему полностью понять ситуацию, в какой сейчас находилась Нора.
Будучи пастухом, Нора уже из-за этого виделась многими как еретик. Мало того, она была еще и женщиной, а женщины, по всеобщему поверью, нередко становятся игрушками в руках дьявола. Нетрудно было догадаться, что Церковь дала Норе работу отнюдь не из сострадания, а просто чтобы за ней было легче приглядывать. Скорее всего, именно поэтому она была такой беспокойной, когда рассказывала о том, как Церковь наняла ее пасти овец.
Далее, Нора упомянула, что хочет скопить денег, чтобы стать портнихой. Судя по ее характеру, Нора была не из тех, кто делает все, что угодно, лишь бы получить деньги; но все же она пожелала наняться в сопровождение, чтобы заработать несколько лишних монет. Это значило, что никаких денег она не отложила. Не составляло большого труда догадаться, насколько же тяжело ей работалось.
Заниматься работой столь трудной и суровой, как пастушество, но не иметь возможности скопить хоть немного денег. Как может человек встречать новый день с радостным сердцем, если будущее приносит с собой лишь бесконечные дни, полные тягот и лишений?
И тут Лоуренс предложит Норе заняться контрабандой золота и скажет, что ей не придется копить деньги монету за монетой, но удастся заполучить разом столько, что она не только сможет заплатить за членство в гильдии, но и на жизнь останется. Соблазнит ее словами вроде: «Конечно, контрабанда золота – занятие рискованное, но неужели ты пропустишь между пальцами такую возможность?»
Поскольку они вовсе не будут заставлять Нору провозить золото, нельзя сказать, что они совершают дурной поступок. И все же чувство вины тяготило сердце Лоуренса – он понимал, что воспользуется бедностью Норы.
Однако никто, кроме Норы, не подходил.
То, что Норе, хоть она и была весьма искусной пастушкой, доверяли лишь небольшие стада овец и заставляли пасти их в луговинах, где водятся волки; то, что она была недовольна своим работодателем – Церковью; и вдобавок то, что она нуждалась в деньгах, чтобы воплотить свою мечту, – все это сошлось воедино; небеса словно специально создали для Лоуренса эту возможность осуществить контрабанду. В целом мире не нашлось бы человека более подходящего для этой работы, чем она.